Норман Оллестад - Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни

Тело снова оказалось проворнее изможденного разума: я поднялся с холодной скалы и начал думать, как лучше двигаться дальше.

Ущелье изгибалось под прямым углом и переходило в широкий овраг или каньон, а вот каменистое дно просто исчезало. «Вероятно, там обрыв», – подумал я. Другие стороны чашевидной скалы расходились вверх и там вновь соединялись в массивный хребет. Придется идти вдоль ущелья, куда бы оно меня ни вывело…

Я встал на четвереньки и пополз по каменистому дну спиной вперед. Скала подо мной поблескивала от вкраплений льда. Неизвестно, за что я смогу держаться там, по ту сторону гребня.

Подобравшись к гребню, я лег на живот, задом переполз через него и оказался в пересохшем водопаде. Далеко справа я заметил единственную струйку, стекавшую по стене. Жерло водопада образовывали стоявшие друг на друге обледенелые каменные глыбы. Если бы я поскользнулся в том ледяном желобе, у меня, по крайней мере, был шанс ни обо что ни удариться. А здесь, метрах в пятнадцати ниже, лежали здоровенные остроконечные сланцевые плиты.

Я не принимал никаких решений. Нужно было идти, и я пошел. Цепляясь за извилистую боковую стенку и за все щели, которые только смог нащупать в поверхности русла, я растопырил руки и ноги и пополз вниз. Я преодолевал изгиб за изгибом, и одеревеневшие пальцы рук и ног каким-то чудом избегали неверных движений и безошибочно нащупывали крошечные точки опоры.

Спрыгнув с последней обледеневшей каменной глыбы на обломки сланца размером со взрослого человека, я ненадолго остановился. Туман поднялся и превратился во влажные облака, я отчетливо видел местность на десятки метров вокруг. Я наконец-то спустился с высоты. Но темнота неуклонно приближалась. Я сделал несколько глубоких вдохов и с усилием двинулся вперед. Поляна должна быть где-то поблизости.

…в гостевой дом «Сноу Саммит». Мы оставили все лыжное снаряжение в шкафчике и пошли в бар за Сандрой.

– А когда я получу приз? – спросил я.

– Церемония состоится завтра, в День Президентов.

– Но почему я не могу забрать его прямо сейчас? Тогда нам не придется сюда возвращаться, – заметил я.

– Так не делается, – пояснил отец. – К тому же завтра ты сможешь потренироваться с командой.

Мы зашли в бар и увидели, что Сандра порядком набралась. Она хотела остаться здесь на ночь.

– У маленького Нормана сегодня хоккей, – напомнил отец.

– Твою-то мать, Норм! – отозвалась она. – Эй, люди, замрите! Сейчас же прекратите делать то, что вы делаете, – объявила она на весь бар. – У этого блондинчика сегодня хоккей, так что весь мир должен остановиться!

– Мы уезжаем, пошли, – бросил отец.

Он повернулся и вышел, а я за ним. Опять потеплело, облака рассеялись. Глядя на далекие горы, отец поблагодарил бурю за то, что она послала нам холодный воздух.

– Похоже, мы застали самый ее краешек, – добавил он.

Сандра плелась позади нас и всю дорогу до «Порше» чертыхалась и ныла.

– С вами вообще ни хрена не расслабишься! – говорила она. – Пошли туда, пошли сюда, пошли, пошли, ПОШЛИ!

Отец задним ходом выехал с парковки, включил первую передачу и взялся за руль обеими руками.

– Очень рада, что завтра мы летим на этом чертовом самолете! – сказала Сандра.

– Я тоже, – вставил я.

– Мы увидим твою чемпионскую трассу с воздуха, – заметил отец.

– Круто.

– Ты бы вздремнул, – посоветовал он мне. – Вечером предстоит большая игра.

– Ладно, – согласился я и, свернувшись калачиком, притулился у окна.

…снегом сланцевой плите оказалось утомительнее, чем я ожидал. Здесь не было ни кручи, ни льда, ни обрывов, но липкий снег засасывал мои кеды, и по нему нельзя было скатиться. Я вынужден был идти в полный рост, и это отнимало последние силы. То и дело приходилось пригибаться и уворачиваться от острых, зазубренных краев. Я терял равновесие и заново искал точку опоры, от чего утомление и голод усиливались. Казалось, что желудок переваривает сам себя.

Вскоре наступило полное опустошение: у меня не осталось энергии на то, чтобы как-то реагировать на ситуацию, не было даже отчаяния. И тут я наткнулся на снежный курган – он чудесным образом вырос передо мной из-под земли. Гигантская сланцевая плита плавно переходила в конусовидный снежный нанос: так бурлящий поток впадает в зеркальную гладь тихих вод. Я поднял взгляд от земли – по-моему, впервые за последние полчаса.

Меньше чем в двухстах метрах внизу сияла чисто-белая снежная площадка – та самая поляна. Ее частично скрывали растущие из снега кусты крушины, образовывавшие живую изгородь. Я уже собирался рвануть к поляне, но сообразил, что стоявший передо мной снежный курган неустойчив, а под ним зияет ловушка – куст крушины с перекрученными, как пружины матраса, ветвями. Повсюду торчали прутья, и кустарник напоминал разрушенный лабиринт. Я мысленно проложил путь сквозь кусты к поляне. Взгляд мой обшаривал поверхность, выискивая потенциально опасные места. Прямо передо мной находился обманчиво твердый снежный нанос – под ним скрывались ветки крушины, и все это грозило обвалиться под ногами. Я нашел еще несколько мест, от которых лучше держаться подальше, а затем замер, усталый и оцепеневший. Меня била внутренняя дрожь. Казалось, что мои хрящи и связки рассохлись и сам я вот-вот расколюсь, как хрупкая деревяшка.

Меня манила поляна – я так и рвался к ней, как стремится к водопою умирающее от жажды животное. Первый шаг у меня получился неуверенным, как у Франкенштейна. Я вытянул из снега одну ногу и, пошатываясь, двинулся вперед. Голова была совсем легкая, будто в черепной коробке отсутствовал мозг. Я шатался, не в силах удерживать равновесие, так как поверхность подо мной менялась с каждым шагом: то вязкая кашица, то корка наста. Приходилось останавливаться. Выдыхать. Ловить равновесие.

Но вот я снова рванулся вперед, на этот раз позволив инерции протащить меня вниз по склону. Ощутив под ногами мягкий снег, я скомпенсировал вес тела, работая животом, как делал, когда мы с отцом катались по ломкому насту или по «цементу Сьерры».

Я ковылял вниз по снежному кургану, а в голове моей в беспорядке проносились картинки, подсвеченные мексиканским солнцем. Никаких эмоций, только бледные, смазанные тона оранжевого и желтого: дедушка, отец и я плывем по теплому, как ванна, океану.

В тот момент, когда подо мной треснула снежная корка, глаза у меня были закрыты. Я плавно перенес вес тела на другую ногу, и она тоже ушла под снег. Я задергался влево-вправо, но на этот раз магия не сработала. Тело стремительно погружалось вниз, в глубь крушины. Когда падение остановилось, я был практически погребен под снегом: наружу торчала только голова да одна рука.