Норман Оллестад - Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни

Я выплюнул снег. Свободной рукой потянулся вверх, и поверхность надо мной осыпалась. Кеды задели спутанный клубок веток, и я ушел вниз еще на несколько сантиметров.

Эта яма была похожа на приствольную ловушку. Я вспомнил, как выбирался оттуда отец, упираясь руками и ногами в боковые стенки. Так же смогу вылезти и я.

Едва я оперся на ветви, как они начали гнуться. Я упорно тянулся вверх, но ветви подгибались, и все было напрасно.

Кое-где на стеблях еще оставались зазубренные листики, и, когда я снова задвигался, лыжные брюки и свитер зацепились за них и потянули за собой всю ветку. Меня обсыпало снегом.

Ничего не помогало, и я не находил никаких других способов. Силы мои были на исходе. Я ощутил вспышку гнева и отчаяния, но она тут же погасла, как будто все цепочки в моем мозгу разомкнулись. Я отключился.

…к началу второго тайма, как и обещал. Он отвозил Сандру домой, потому что она отказалась сидеть на холодном ледовом стадионе. Я завладел шайбой сразу после вброса и пробил защиту противника, резко прибавив скорость на середине дистанции. Мне некому было передать шайбу, а вратарь вышел за пределы своей площадки и продолжал наступать, поэтому я развернул клюшку влево, подвел ее под шайбу и ударил в противоположном направлении. Вратарь двигался в другую сторону, и шайба проскочила под его вытянутой рукой в перчатке.

– Отличный маневр, Оллестад, – выкрикнул отец с трибуны.

Мы с ребятами обменялись торжествующими ударами по ладоням, а тренер оставил меня на льду. К концу второго тайма на моем счету помимо забитой шайбы была еще и голевая передача.

После матча несколько мальчишек из другой команды похвалили мою игру, и в тот вечер я отправился спать с ощущением, что вошел в полосу удач. Да, я и впрямь такой, как говорит отец, и вполне способен победить старших, более сильных ребят. Я круче тигриного дерьма, а может, даже тигриной мочи. И завтра у меня в руках будет доказательство – чемпионская награда.

…опутанный упрямыми ветками, вымотанный душевно и физически, в полубессознательном состоянии. Но вдруг, словно протолкнувшись сквозь густые заросли, я вновь начал осознавать себя. Мелькнула смутная мысль: в нескольких сантиметрах от меня – живая изгородь, за которую можно ухватиться. Я опять начал различать окрестности – задняя сторона массивного хребта представляла собой вершину скалы, выдававшуюся вперед, как зазубренный нос корабля. «Уже близко, очень близко к поляне», – напомнил я себе. В голове у меня прокручивались разные стратегии: можно задействовать ногти, можно резко подпрыгнуть. Но, несмотря на подстегивания внутреннего голоса, я не двигался с места.

Сверху донесся шум. Я увидел здоровенное брюхо самолета. Туман полностью расчистился, уступив место тяжелым графитовым тучам. Самолет вошел в вираж, и я замахал ему свободной рукой.

И – о чудо! – самолет сделал круг и вернулся. Я помахал еще и увидел, как он снова пролетает над поляной. Я махал и вопил. Они видят меня. Я спасен! Самолет перевалил за хребет. Они заметили меня, потому и нарезают круги.

Я долго ждал, но самолет не возвращался, никто не приходил на помощь и даже не кричал мне. В звуке ветра мне чудились голоса, я орал им в ответ, но откликался лишь ветер.

Графитовые небеса подернулись черной каймой – это подкрадывалась ночь. До темноты оставался какой-нибудь час. Опять накатили дурнота, изнеможение и сонливость. Я решил, что борьба моя окончена и я погибну.

…в половине шестого утра. Сандра была в гостиной, грела руки над печкой. Я не сразу вспомнил, почему мы все поднялись в такую рань – нам нужно было на самолет до Биг-Бира.

Зашнуровывая кеды, я заметил несколько новых фотографий на судейском столике – его подарил отцу один безденежный клиент за то, что он вытащил его сына из тюрьмы. Рядом со старой черно-белой фотографией, на которой отец, держа меня на плечах, седлает полутораметровый пойнт-брейк, лежали две цветные. На одной папа, дед и я были запечатлены в океане в наш первый день в Вальярте. Наши головы торчали из воды, как у морских львов. И еще фото – мы с отцом катаемся на лыжах в Австрии, на горе Сан-Антон, причем я еду впереди своим убойным плугом, который прорежет любую поверхность , как любил говорить отец.

– А кто снял, как мы катаемся на Сан-Антоне? – спросил я.

Отец вышел из ванной голый, продолжая чистить зубы.

– Я попросил профессионала. Классно, правда?

– Здорово! Мы оба прорезаем склон.

В комнату вошла Сандра.

– А интересно, приз будет большой? – спросила она.

– Наверняка большущий, да? – уточнил я.

– Да кому нужен этот приз , – сказал отец. – Ты же и так знаешь, что победил, а все остальное неважно.

…усталый, замерзший. Ночь надвигалась стаей ворон, слетавшихся с разных сторон неба. Я поскорее прикрыл глаза – нужно заснуть, прежде чем они заклюют меня.

Но тут внутри что-то легонько затикало. Какая-то сила, идущая прямо из центра земли, начала отсчет времени – едва ощутимый, словно подрагивающая на листочке капля росы.

Я услышал, как ветер со свистом проносится по ущельям и рассекает снег. Изморось осыпала лицо. Раз я все еще в ловушке и мне холодно, значит, я пока жив. Новый порыв ветра содрал с поверхности снежные крупинки, похожие на зернышки наждачной бумаги. Это зрелище навело меня на мысли о заброшенном кладбище в городке-призраке Боде. Я будто воочию увидел, как подгоняемые прохладными сумерками мы с отцом спешим к машине, и он говорит, что температура упала с отметки «ладно-прохладно» до «холодновато-хреновато», и разрешает мне произнести вслух: «А кому-то хреновато!»

Я посмотрел на куст крушины, поднимавшийся из снега в нескольких сантиметрах от меня, и пнул кустарник, оплетавший мои ноги и туловище под снегом. Нет, до той изгороди мне не добраться.

Но я все равно протянул к ней руку, и тело сдвинулось. Снег подо мной начал оползать, и я закружил вокруг своей оси, медленно, по-собачьи, барахтаясь в море ветвей. По наитию я отыскал такое положение подмышки, ребер и бедра, в котором ветви не причиняли им вреда, и прислонился к кусту, устраиваясь поудобнее.

Я забрался на упиравшийся мне в бедро ком ветвей, как гимнаст вскакивает на лошадь. Потом оттолкнулся ногой и высунулся из ямы, стараясь не слишком вытягиваться вперед, чтобы не плюхнуться лицом в ближайший клубок колючих зарослей.

Но тут ветви надломились. Я растопырил все конечности, впиваясь в снег, как колючка в собачью шерсть.