Геннадий Аксенов - Вернадский

Дневник: «Сидим на сборной станции верстах в 5 от Харькова и неизвестно, сколько прождем. Паровозы есть, но нет угля. <���…>

Сидим в вагоне уже 7-ой день. Особенно тяжел недостаток воды для умывания и чая.

Разговоры профессоров о Харькове рисуют картину разрушения. <���…> Смотрят вперед мрачно и почти безнадежно. Население готово мириться со всякой иноземной властью, которая устроит порядок — румынской, польской. <���…> Сами комунисты не верят в прочность своей власти.

Ни малейшего улучшения не замечается. Идут аресты, усиливается голод и холод, растет чиновничество — и ничего нет. Удивительная бедность творчества — отсутствие личности? Действует серая толпа — бедных духом комунистов в рабской фаланге партии? Печати нет; газеты только раздаются ответственным работникам. И люди томятся в таких условиях.

Главное, нет веры и нет никаких проявлений идейного [творчества] у власть имущих. <���…> Все идейное комунистическое движение пронизано гангреной аморализма и примазавшимися к нему людьми, может быть более сильными, чем оно. <���…>

Добыты газеты — московские — “Правда” от 18/11 и “Беднота” от 22/И. Это новейшая! Читал их через всю дребедень, их переполняющую (особенно “Бедноту”). Ясна картина безотрадного умирания и полного крушения. Как будто мы приближаемся к развязке: опять то чувство, которое было перед революцией 1905 года и перед первой революцией 1917. Может быть, едем в Петроград и Москву на резкую новую катастрофу-крушение. Ухудшение или возрождение?» 3

Профессора наблюдают последние судороги военного коммунизма. Голод и тьма в городах. Вокруг — крестьянские восстания. Запреты и национализации привели к полной примитивизации, к остановке жизни.

И последнее дорожное впечатление:

«5 марта. Между Белгородом и Курском. Вчера вечером делал сообщение в аудитории поезда раненым красноармейцам о природных богатствах России. Аудитория слушала внимательно, и после предлагались вопросы. После лекции тов. Табашников пытался использовать мою лекцию в целях комунистической пропаганды — указать им, за что они сражаются. Но я считаю, что это все не имеет значения. Мысль сама пробивается, а не ее комментарии» 4.

Девятого марта поезд прибыл в Москву. Чекист Табашников извинился перед Вернадским: он считал профессоров врагами трудового народа, но, пообщавшись с ними две недели, понял свою ошибку. Распрощались доброжелательно.

С вокзала отправились на Зубовский бульвар, к Любощинским. Наконец обнялись с Дмитрием Ивановичем, пережившим Гражданскую войну в Москве. Шаховской участвовал в сопротивлении, входил в Национальный центр и уцелел чудом. Теперь считал, что дни большевиков сочтены.

Случайно или нет, но в Москве появился Сергей Федорович. Самый главный итог — академия уцелела. Ольденбург дважды встречался с Лениным. Карпинский как президент предоставил ему карт-бланш для переговоров, надеясь на знакомство их в молодости. На Ольденбурга вождь произвел, надо сказать, сильное впечатление. Он хорошо говорил о будущем. Впрочем, тогда, весной 1918 года, Гражданская война еще не развернулась, большевики сохраняли видимость социалистической коалиции с эсерами. Ленин представил Сергею Федоровичу планы государственного строительства новой жизни. Для разработки научно-технического плана Ленин пользовался, кстати сказать, трудами Вернадского по КЕПС и сборниками комиссии.

Ленин и Ольденбург заключили следующее соглашение. Академики, не участвуя в политике, признают советскую власть. Они готовы выполнять отдельные заказы правительства и научные разработки, если в них окажется нужда. Взамен правительство берет на себя содержание Академии наук и не вмешивается в ее дела. Академики работают по своим собственным планам. Они сохраняют полное самоуправление. Власти берут под защиту здания академии, ее музеи, лаборатории, типографию, квартиры академиков и сотрудников. Островок автономии на Васильевском острове уцелел.

Тем не менее два последующих года прошли исключительно тяжело. С переездом правительства в Москву все обещания стали эфемерными. Питер превратился в провинцию. Все дела вершились в Смольном главой местных коммунистов Зиновьевым. Он постоянно покушался на оплот вольности и однажды даже умудрился издать декрет об упразднении рассадника «буржуазной науки», в которой победивший пролетариат не нуждался.

Ольденбург был арестован и провел в тюрьме на Шпалерной две недели. И он, и Ферсман ежедневно вели свои бои за то, чтобы АН сохранилась как научный центр. Постоянно приходилось отбиваться от арестов и обысков, спасать попавших в ЧК людей, опекать оставшихся членов семей арестованных. У самого Ольденбурга было шесть обысков. Академия перестала получать деньги. Снабжение всех работ прекратилось. Жили старыми запасами. Дома не отапливались, бумаги не было. Наступил голод. Многие очень сильно недоедали. От голода умер кристаллограф академик и ректор Горного института Евграф Степанович Федоров. В январе 1921 года через Горького Ольденбург добился еще одной встречи с Лениным. Результатом стала отмена зиновьевского декрета и создание под эгидой Горького Центральной комиссии по улучшению быта ученых, так называемой ЦЕКУБУ. Академики стали пользоваться «совнаркомовскими пайками». Другие ученые и служащие получили повышенное содержание. От голода академия была спасена.

Итак, Вернадский пока в Москве. Ехать в Петроград никто не советует, советуют обождать. В разгаре Кронштадтский мятеж, восстание в Тамбове. Обстановка нервная.

Он встретился с Луначарским и как бы легализовался. Увиделся со множеством знакомых, с академиком Лазаревым, с Мензбиром, с Самойловым, теперь профессором Петровской сельскохозяйственной академии. Организовал доклад. Дневник 24 марта 1921 года: «Очень тяжелое кругом состояние — чувство безысходности. Особенно тяжело отсутствие свободы, возможности сношения с заграницей, чувство необеспеченности и угроза голода. Ждут краха. Сергей думает, что наступит анархия. <���…> На моем докладе о геохимии много старых учеников и товарищей» 5.

Конечно, он не преминул сходить в университет в свой Минералогический кабинет и музей. Хранителем тогда служил Е. Флинт, оставивший краткие воспоминания об этом посещении 6. Температура в помещении держалась где-то четыре градуса выше нуля. Флинт, одетый по-зимнему, занимался тем, что перегонял под тягой денатурат, чтобы обменять его на продовольствие. Внезапно в кабинет вошел человек в овчинном полупальто, подвертках защитного цвета и грубых солдатских ботинках. Флинт всмотрелся и ахнул — профессор Вернадский.