Геннадий Аксенов - Вернадский

На другой день, 19 января 1920 года, пришли в Крым. Дневник: «Стоим в Феодосии. Ночь и день кошмарные, 90 процентов больны, без всяких удобств, при невозможной скученности и некультурности» 1. Вот что такое Гражданская война. Это не борьба пролетариата и буржуазии , а прежде всего грабежи, болезни, голод, скученность. Тифозная вошь унесла в Гражданскую войну больше людей, чем пули.

Пароход шел в виду крымских гор. Мировая война облагодетельствовала эти берега. Лишенные привычных европейских курортов, сюда устремились люди на отдых, и за какие-то несколько лет здесь все обстроилось, приобрело обжитой и нарядный вид. Столицей курортов стала Ялта, к которой «Ксения» и шла.

Как только пароход причалил к ялтинскому молу, Вернадский сошел на берег и увидел в толпе встречающих Георгия. То была еще одна встреча в духе смутного времени.

Наталия Егоровна и Нина чуть не ежедневно ходили на пристань, как все беженцы, в надежде хотя бы узнать новости. Услышав, что прибывает «Ксения», постояльцы Горной Щели спустились в порт, и Георгий первым увидел и привел к ним отца.

«Весь день мы просидели все вместе и проговорили, — вспоминала в «Хронологии» об этой чудесной встрече Наталия Егоровна. — Уводила только Владимира умыться и переодеться, осмотреть с точки зрения вшей. Нашла их несколько в белье… Приняла все меры дезинфекции… Хотя встревожилась ими немного, но больше надеялась, что обойдется, как было у нас с Ниночкой» 2.

Ветшающее бакунинское гнездо укрыло их от окружающего неуютного мира, где жизнь разваливалась буквально на глазах. Теперешняя хозяйка Сонечка Бакунина окружила любимого дядю заботой. Муж ее, офицер при штабе Кутепова, еще на Кавказе.

Возникает мысль об эмиграции. Не политической, не навсегда, а о своего рода научной командировке, до лучших здесь времен. Надо уехать при первой возможности. Теперь самое важное для него — закончить начатый труд. Хотя — что значит закончить? Рукопись в Киеве. Что с ней, с Крымским, с академией? Он знает страшную реальность Гражданской войны. Страшны даже не главные противники, а дикие банды, которые как из-под земли возникают в любой момент, особенно в период паники, когда уходят одни, а другие еще не пришли. Ни один дом, ни одно учреждение не осталось неограбленным. Нет никакой уверенности, что рукопись цела.

В имении богатейшая библиотека. За чтением вызревает решение. Дневник 24 января: «Наташа дала мне совет непосредственно обратиться к англичанам с просьбой о моем выезде в качестве почетного члена Английского керамического общества и Британской ассоциации наук. Вчера написал это письмо и начала переводить Наташа, может быть, действительно, вывезут и дадут средства пережить первый момент? Чем больше я вдумываюсь в значение цикла моих мыслей и в геохимии, и в живом веществе, и в минералогии, и в силикатах — тем более считаю, что я имею право требовать поддержки, т. к. имею сказать человечеству новое и важное. И надо уйти от политики» 3. Письмо в английскую миссию отправил 26 января.

Много размышляет об эмиграции, не представляя, как записывает, своего веса в мировой научной среде. В Ялте идут собрания профессоров, оформляющих свой выезд в славянские страны. С давним учеником С. П. Поповым рассуждают о причинах крушения. «Считает русский народ никуда не годным, азиатским. Когда-то и я считал это; сейчас у меня многое изменилось: я считаю главным виновником русскую интеллигенцию с ее легкомысленным отношением к государственности, бесхарактерностью и продажностью и имущие классы. Народ хочет быть теми же имущими классами и у него те же идеалы» 4.

Вызревает даже не решение, а решимость. Теперь главное дело его жизни — только новое учение. Судя по записям, Вернадский все больше укрепляется в новизне и значимости своих мыслей. Новое учение представляется уже не частным делом, а завершением всей жизненной работы. Для начала задумывает статью для «Nature» о живом веществе. 30 января записывает: «Кончил вчера введение, начал сегодня первую главу. Постановка проблемы. Приходится писать, до невозможности экономя бумагу! Ее нет и она недоступна по цене.

Неужели удастся вырваться на вольный свет? Смогу ли найти силы для энергичной новой жизни?» 5

Но вот появляются первые тревожные признаки нездоровья.

«2 февраля. Лежу с повышенной температурой. Вчера было 39°. Голова умственно ясная и свежая, но тяжелая. Вчера все время обдумывал весь состав своей работы о живом веществе, которую пишу» 6.

Значит, все-таки тиф. Короткий, но адский рейс на «Ксении» имел тяжелейшие последствия. Наталия Егоровна вызывает из соседней больницы живущего рядом земского врача (и члена кадетской партии) Михайлова. Тот подтверждает: вне всякого сомнения, сыпняк.

Но как же его труд — продуманный, ясный от начала до конца, но не созданный, не написанный? Ему поручена истина. Он не имеет никакого права умирать.

Уже слабеющей рукой пишет: «Я понимаю Кондорсе, когда он в изгнании, без книг, перед смертью, писал свой “Esquisse”. Перед ним становилась та же мысль, как передо мной: если я не напишу сейчас своих “мыслей о живом веществе”, эта идея не скоро вновь возродится, а в такой форме, может быть, никогда. Неужели я ошибаюсь в оценке их значения и их новизны в истории человеческой мысли? Я так сильно чувствую слабость человеческой и своей мысли, что элемента гордости у меня нет совсем» 7.

Аналогия, конечно, вполне подходящая. Жан Антуан Кондорсе, академик и секретарь Парижской академии наук, ученый и политик, член Конвента в гибельном 1793 году, вынужден так же, как он, скрываться от якобинцев. Укрывшись в доме вдовы художника Верне под Парижем, четыре месяца работает над своим главным, невысказанным ранее произведением, которое называет «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума». Произведение, которое составило ему европейскую славу и ввело в общее сознание незнакомое раньше понятие «прогресс». Понятие, на которое молился весь XIX век.

Идеи приходят в мир не безликими, а рождаются в готовом виде, как дети, неся в себе все черты своего создателя. Он один слышит новый порядок в хаосе витающих научных идей и наблюдений, один выделяет ту мелодию, которая «его», которую только он (и никто другой) сможет и должен выразить.

Но наваливается беспамятство. Запись о Кондорсе — последняя перед болезнью.

Тифос — по-гречески значит туман, дым. Название точное. Болезнь помрачает ясность сознания. Люди мечутся и бредят, ничего не видят, как в дыму.

Три недели Вернадский находится в пограничном состоянии между жизнью и смертью. Но как только начал спадать жар, он попросил Наталию Егоровну записать то, что скажет. Та принесла тетрадь, и он продиктовал ей устройство приборов для анализа живого вещества, содержание и методику опытов. И стало ясно, что туман не затмил мысли. Мозг работал. Как Архимед, Вернадский хранил и разрабатывал чертежи, не видя занесенного над ним меча.