Геннадий Аксенов - Вернадский

Отошедши от противостояния, он уже не занимает место на баррикаде. Пока еще он держит сторону добровольцев. Не потому, что они правы. Скорее, не правы, но те — не правы еще больше. Приходится выбирать не между хорошим и плохим, а между плохим и очень плохим. Добровольцы хотят возвращения старого, что абсолютно невозможно. Распад России уже произошел. Все лозунги их — несерьезные приманки. Но делать нечего, приходится быть с ними.

В этих неопределенных обстоятельствах — на чем стоять, чему верить? Только самому себе. События иррациональны. И надо доверять своей интуиции и держаться за научную истину. Дневник 28 сентября: «В разговоре с С. Вл. Паниной я как-то сказал, что сейчас (в ответ Юреневу [член ЦК Конституционно-демократической партии. — Г. А. ) о возможности или невозможности уехать и отдаться научной работе в связи с зоологическими украинскими и великорусскими настроениями) я пришел к заключению, что опору в жизни я нахожу только в самом себе и только в глубине своей личности я считаюсь в своих моральных решениях. С. Вл. говорит, что она давно руководится тем же самым. Сейчас я чувствую, когда я опираюсь на самого себя, что я как бы углубляюсь в какую-то глубь, в какую-то бесконечность и этим путем нахожу такую опору в своих решениях в окружающей жизни — на поверхности, какой не ожидал. Точно в окружающей меня бурной стихии я сижу на прочной и неподвижной скале» 38.

Вероятно, уверенность ощутил в нем и Деникин, который принял Вернадского 30 сентября. На другой день ученый записывает, что генерал производит хорошее впечатление. Виден человек умный и с темпераментом. Любые аргументы выслушивает, ищет выход из положения, есть в нем и чувство государственности, проявляющееся в боязни быстрых, скоропалительных решений.

«Тут он улавливает что-то новое в создании еще одной Академии наук помимо Российской. Не знал, что в других странах их несколько. Я указал ему в поданной записке на опасность того, что уничтоженная здесь Академия возродится или за кордоном в связи с германской или польской культурой, или в Киеве в виде чисто украинского центра. <���…> В конце концов, он указал, что они завтра (т. е. сегодня) рассмотрят это дело, тогда меня известят» 39.

Первого октября Деникин внес в Особое совещание записку Вернадского. Благодаря Новгородцеву найдено компромиссное решение: академия сохраняется в виде ученого комитета, хранящего имущество и поддерживающего начатые научные работы. Средства правительство выделяет. Вопрос о языках — русский или украинский употреблять в делах академии — остается открытым, его следует решать в каждом отдельном случае. Название — «Академия наук в Киеве».

Седьмого октября Вернадский с компромиссным решением возвращается в Киев. Попадает в тревожную обстановку: большевики наступают, Добровольческая армия (ДА) не оказывает серьезного сопротивления. Население бежит. Очень скоро выясняется, что решение Особого совещания осталось на бумаге. Деньги не переведены, никто из местных начальников об Академии наук ничего не знает. Собственно, не секрет, что управление расстроено, продолжает рассыпаться. По сути дела, все зависит от военной обстановки. 27 октября записывает: «Заседание Комитета совместно с издательскими организациями Академии. Ясна сделанная научная работа. Первое отделение выступит с интересными работами и ясно видно, что время прошло недаром. Веду заседание по-русски, когда говорят по-украински — им так и отвечаю. [Намечается] то будущее, которое будет здесь в Киеве, когда вопрос украинско-русский потеряет свою остроту?

Как-то я не могу реально думать об оставлении Киева. Неужели возможно, как с Колчаком: отход ДА?

Говорят все о панике. Никто не понимает ее причины. Но весь Киев в паническом настроении в связи с возможностью быстрого прихода большевиков» 40.

Он выясняет судьбу академии у командующего обороной генерала Драгомирова. Тот заявил, что в Ростове в его последнее посещение штаба ни о какой научной работе в местной академии речь не шла. Только хранить имущество до решения судьбы по окончании войны. Или вообще передать его в университет. Дневник 29 октября: «На меня он произвел впечатление очень ординарного генерала. Никакого биения мысли не чувствуется. Он указал, что когда он уезжал из Ростова, то никакого разговора о продолжении научной работы Академии не было. <���…> Он ничего не знает о новом повороте и решении Особого совещания официально и потому предлагал мне только средства для поддержания работы Комиссии. Я отказался, и в конце концов мы условились: вношу примерную смету и в счет нее 150 000–200 000 р. немедленно. <���…>

Мне кажется, что все мои попытки отстоять сейчас работу Академии кончатся крахом, и в той или иной форме мне придется пойти на разрыв. Но с другой стороны — кто знает будущее?» 41

В ноябре наступили холода. На Тарасовской Вернадский только спит, спасается в академии. Нищают. Продали его фрак. Владимир Иванович не представляет, когда он может понадобиться теперь. Иногда какие-то деньги дают знакомые в долг. Он пытается работать, но тревога, захватывающая домашних и окружающих, передается иногда и ему. Если придут красные, они во фронтовой обстановке не будут особенно разбираться в тонкостях его особой позиции, в попытках примирить и спасти русскую и украинскую культуры, а примут во внимание хотя бы его летнее исчезновение из города, возвращение с белыми войсками и поездку в Ростов. Он слишком на виду.

И чтобы не попасть в прифронтовые ужасы, решает снова уехать в Ростов. А по дороге завезти Наталию Егоровну и Нину в более безопасную, как ему кажется, Полтаву.

Оставляет все дела по академии Крымскому. Отдает ему на сохранение рукопись по живому веществу, которая распухла уже до 1200 страниц. Собрав все пожитки, 23 ноября Вернадские с Прасковьей Кирилловной выехали к Старицким в Полтаву. Оставив своих, он среди грабежей и восстаний продолжил непростой путь, попав сначала в Харьков.

После его отъезда Наталия Егоровна и Нина, захваченные великой паникой при приближении красных войск и оставив больную Прасковью Кирилловну у Старицких, тоже сели в поезд, идущий на юг. 4 декабря на станции Лозовая их пути пересеклись. Георгий вспоминал, что Нина увидела знакомого, который сказал ей, что Владимир Иванович сидит в соседнем поезде. У них было всего несколько минут встречи. Он направился в Ростов, они — в Новороссийск, чтобы оттуда добираться в Крым.

Встреча просто невероятная, но вполне в духе всего непредсказуемого времени.

В Ростов Вернадский прибыл 7 декабря. Узнал, что законопроект об академии стал законом, но все обессмыслилось в наступающей катастрофе. Да и бюрократия похуже, чем была при царе, не мог найти документов, никто не вел протокол.