Алексей Щербаков - Сталин против Троцкого

Новый подъем революции в СССР начнется, несомненно, под знаменем борьбы против социального неравенства и политического гнета. Долой привилегии бюрократии! Долой стахановщину, долой советскую аристократию, с ее чинами и орденами! Больше равенства в оплате всех видов труда!»

Символом новой организации стал серп и молот со встроенной внутри четверкой. А вот судьба этой структуры бесславна и напоминает несмешной анекдот…

9 января 1937 года Троцкий прибыл в мексиканский порт Тампико. В этой стране его сторонников было куда больше, чем в Европе или США. Дело в том, что в Латинской Америке был популярен так называемый боливаризм. Национальный герой ряда латиноамериканских стран Симон Боливар (1783–1830) всю свою жизнь боролся за освобождение от испанского колониального владычества. Его идеалом было образование Южных Соединенных Штатов. Эта идея даже была частично реализована – под руководством Боливара объединились Колумбия, Перу, Боливия, Ла-Плата и Чили. Правда, просуществовала эта федерация очень недолго. Но идея-то всеобщей южноамериканской революции осталась! Кроме того, в Мексике с 1910 по 1917 год шла гражданская война – самая кровопролитная война в Новом Свете за всю историю. Она превосходит даже североамериканскую Гражданскую войну, которая для Нового Света тоже была чудовищной по потерям. Взгляды наиболее упертых революционеров напоминали взгляды ребят батьки Махно. (Помещиков разогнать, землю поделить, городское начальство послать куда подальше и устроить «вольные советы».)

Неудивительно, что в Мексике с большим энтузиазмом восприняли и коммунистические идеи. А идея Троцкого о «перманентной революции» очень хорошо сочеталась с боливаризмом. Кстати, впоследствии на том же самом боливаризме основывались взгляды Эрнесто Че Гевары и его последователей.

Однако с другой стороны, сторонников Сталина в Мексике было еще больше. Так что пришлось подсуетиться.

«Прежде всего Троцкий и его влиятельные друзья постарались сделать так, чтобы его пребывание в Мексике не стало столь же кратким, как и во Франции и Норвегии. Для этого надо было доказать беспочвенность обвинений, выдвинутых против Троцкого на московских процессах.

В США, Великобритании, Франции, Чехословакии и других странах мира были созданы комитеты в защиту Троцкого. Эти комитеты сформировали в марте 1937 года объединенную комиссию. Помимо троцкиста А. Росмера в ее состав вошли лица, далекие от троцкизма, но имевшие немалый авторитет в западном обществе. Комиссию возглавил видный американский философ Джон Дьюи. Привлечение этих людей на защиту Троцкого свидетельствовало о наличии у него обширных связей с элитой ведущих стран Запада».

На выводы этой комиссии очень любят ссылаться всяческие реабилитаторы. Хотя вообще-то никаких реальных документов процессов против троцкистов – показаний, протоколов допросов и так далее – члены комиссии не видели и видеть не могли. Но считается, что на Западе всегда правы…

При этом Троцкий на заседаниях комиссии откровенно «отмазывался». Главным неприятным для него пунктом было как раз обвинение в разжигании мировой революции. Троцкий это решительно отрицал. Он говорил, что, дескать, революция в какой-либо стране может случиться, только если в ней созреют объективные условия. Но тогда чем же его позиция отличается от сталинской? Сталин говорил абсолютно то же самое.

Один из членов комиссии, Карлетон Билс сообщил, что Троцкий в 1919 году направил некоего Бородина (М. М. Грузенберга) для организации революции в Мексике. Троцкий объявил, что ничего такого не планировал, сидел безвылазно в своем бронепоезде и «почти даже забыл о географии мира». Хотя именно в 1919 году он призывал к броску на Индию…

Дело тут не в том, что Троцкий выкручивался. Он был бы дураком, если бы этого не делал. Просто вот вам ценность этой комиссии.

Заодно Лев Давидович попытался использовать эти заседания как трибуну, чтобы заявить о себе на весь мир. Не вышло.

«Его словарный запас был ограниченным. Он путался в грамматике и словоупотреблении… День за днем, заседание за заседанием он искал нужное выражение и мучился, пытаясь преодолеть сопротивление чужого языка, часто останавливаясь или запинаясь, произнося невольно смешные фразы, а иногда заявляя нечто совершенно противоположное тому, что он хотел сказать, или не понимая вопросы, которые ему задавали. Казалось, что выступал Демосфен, который еще не излечился от заикания, но явился на суд, набив рот галькой».

Тем не менее, программа-минимум была достигнута. Мексиканское правительство в случае требований СССР могло прикрываться выводами «комиссии Дьюи». А вот ее выводы использовать для пропаганды не удалось. Они никому не были интересны.

Примерно в это же время вышла последняя и самая известная книга Троцкого: «Преданная революция. Что такое Советский Союз и куда он идет?». Впрочем, основные ее положения известны по знаменитому докладу Хрущева на ХХ съезде КПСС. Но и до того она являлась основным идейным источником для антисталински настроенных левых. Как сказано о другом разоблачителе другого великого императора, «он писал не чернилами, а желчью» [67].

Главный тезис книги к тому времени являлся общим местом – «революция переродилась». А кто виноват? Русский народ, который оказался каким-то неправильным. Не таким, каким хотелось бы Троцкому.

«Историческая ответственность за это положение лежит, конечно, на черном и тяжелом прошлом России, его наследии темноты и бедности».

Согласно Льву Давидовичу главной задачей русских людей было всячески способствовать революциям в Европе. А они, сволочи такие, решили, что своя рубашка ближе к телу. Гады, верно?

«На волне плебейской гордости поднялась новая командная каста».

Как видим, не хватает только фразы «тупое русское быдло».

«Пока Троцкий стоял во главе „командной касты“, он не находил ничего в ней порочного и готов был распространять наиболее жесткие формы административного контроля на все сферы жизни, включая быт людей. Перейдя в оппозицию, он сначала призывал преодолеть „чрезмерное усиление аппаратного централизма“. Теперь же Троцкий призывал к свержению того режима, который он создавал и активно использовал для жестоких репрессий. Выдвигая программу „антибюрократической революции“, которая должна была покончить с „термидорианской диктатурой“, Троцкий не скупился на красивые лозунги и шел значительно дальше по сравнению с требованиями „писем“, „заявлений“ и „платформ“ 1923–1927 годов.

Он, одним из первых выступивший за жесткое подавление политических соперников и прибегавший к беспощадным репрессиям, теперь обещал восстановить право на критику и истинную свободу выборов, возродить все „советские партии“, „начиная с партии большевиков“. Троцкий, выступавший за „милитаризацию труда“ и „перетряхивание профсоюзов“, призывал теперь дать простор для профсоюзной деятельности, ввести демократию в промышленности и радикально пересмотреть планы в интересах трудящихся. Троцкий провозглашал, что отныне экономические проблемы будут свободно обсуждаться. После антибюрократической революции, которую он предлагал осуществить, будут „строить жилье для рабочих вместо Дворцов Советов, новых театров и показных метро“. Человек, с лихвой пользовавшийся своим привилегированным положением в советском обществе, когда подавляющая часть населения бедствовала, теперь заявлял, что „буржуазные нормы распределения“ придут в соответствие с „лимитами строгой необходимости и уступят социалистическому равенству“. Троцкий, никогда не возражавший против награждения его орденами и принимавший многочисленные знаки его возвеличивания, теперь объявлял, что „звания будут немедленно упразднены, позолота украшений будет переплавлена“».