Юрий Малов - Мои московские улицы

Здесь было запрещено кататься на беговых «норвежских» коньках, что придавало этому катку характер не просто спортивного мероприятия, а некий романтический, галантный профиль. Наиболее продвинутые ребята катались с девчонками, часто парами, взявшись за руки. В центре катка было выделено специальное место для фигуристов, умеющих танцевать на коньках. Вокруг этой центральной площадки плавно, кругами скользила основная масса катающейся публики. Бесхитростное общение молодежи на этом ледовом пятачке проходило под танцевальную музыку, льющуюся на катающихся из многочисленных громкоговорителей».

В послевоенные годы благостная картинка этого катка, нарисованная Нагибиным, приобрела несколько другой характер и динамику. Наше поколение было свидетелем первых шагов канадского хоккея в СССР, изменившего стиль, – во всяком случае, юношеского катания на коньках. Закладывать такие же виражи, как хоккеисты, играющие в канадский хоккей, мы, на своих «гагах» с прямыми и плоскими полозьями, не могли, но отчаянно пытались. Тогда многие ребята брались за напильники, пытаясь спилить, закруглить прямые концы полозьев своих коньков. Только редкие счастливчики в то время обладали настоящими канадскими коньками правильной формы.

Соответственно изменилась на катке и сама манера катания. Стало модным кататься энергично, с большей скоростью, закладывать крутые виражи, – если говорить о ребятах. Но, думается, что большинство посетителей все же приходило сюда скорее общаться, а не кататься.

А Леша Иванников приходил на этот каток как один из главных участников местного представления. Это представление называлось «игра в колдуны». У него было 5–6 таких же лихих партнеров-участников этого конькобежного «шоу». Когда они начинали свои гонки, смотровая веранда перед выходом из раздевалки на лед заполнялась наблюдателями. Смысл игры, разворачивающейся перед глазами многочисленных зрителей, был прост. Один или двое из участников игры «водили». Они должны были «осалить», т. е. своим касанием вывести из игры остальных участников. Вроде бы все просто. Однако это действо происходило в массе катающихся по кругу ничего не подозревающих обыкновенных посетителей катка. И, чтобы убежать от преследователя или наоборот – догнать убегающего, лихо закладывающего виражи в густой толпе мирно катающихся парней и девчонок, необходимо было виртуозно владеть искусством крутого поворота, мгновенной остановки, спурта с места. При этом нужно было никого не задеть, никому не помешать в размеренном ритме катания по кругу. За их игрой с веранды раздевалки всегда следили многочисленные болельщики, переживавшие за своих фаворитов. А те, кто не знал, что происходит, спокойно делали свои круги по катку, практически не замечая, что вытворяют эти лихачи на коньках. Леша был одним из главных участников этих ежевечерних игрищ. К ним он тщательно и заранее готовился. Его рассказы о том, как он затачивал свои коньки перед вечерними выступлениями, можно сравнить по скрупулезной точности с инструкцией по обработки металлической детали с микронным допуском.

Другим достоинством Леши Иванникова, реально оцененным в полной мере в то время, пожалуй, только мною, была его исключительная математическая одаренность. Но по шкале существовавших тогда у нас ценностей, способность Леши к математике не могла соперничать по значимости с его умением кататься на коньках. Худо-бедно математические задачи все решали, так или иначе. А кататься на коньках, как умел он, не мог никто. Однако в моем случае его математические способности оказались к месту для конкретного практического применения. Контрольные работы любой сложности по всем математическим предметам Леша выполнял за 10–15 минут, а потом сидел и спокойно глядел на страдания своего соседа по парте, пытающегося решить ту или иную непосильную для него математическую премудрость. Когда оставалось минут пять до контрольного звонка, если у меня ничего не получалось, он точно указывал, где я застрял, предоставляя мне возможность в оставшееся время закончить контрольную работу. В результате такой дружеской помощи у меня были хорошие или отличные отметки за письменные контрольные работы по математике, что далеко не всегда соответствовало результатам моих сольных выступлений по этим предметам у доски.

Но вернемся к нашему походу вверх по Б. Дмитровке. На первом этаже флигеля дома 5/7, выходящего на Б. Дмитровку, в советские времена на первом этаже был открыт и долгое время существовал магазин кондитерских изделий и конфет многих сортов и производителей. Не помню, как он назывался. Сегодня большая часть первого этажа этого здания занята меховым магазином «Екатерина».

Далее по нечетной стороне Б. Дмитровки следует четырехэтажный дом без видимого номера. Это здание также относится к дому № 5/7 под наименованием «строение 5». Оно вплотную прижимается к дому № 9, и хорошо мне знакомо. Хотя это здание не имеет архитектурной ценности, однако, как помещение на одной из центральных улиц Москвы, обладает конкретной и очень большой материальной стоимостью. В настоящее время все вывески с этого дома сняты, а сравнительно недавно на его первом этаже красовалась конкретная вывеска – «МОЛОКО». Весь первый этаж этого здания был занят магазином, торгующим молоком и молочными продуктами. Естественно в те годы я и понятия не имел, что до революции этот магазин принадлежал купцу А. Чичкину – владельцу сотней подобных магазинов по всей России, продавцы которых каждое утро выходили на улицы в белоснежных халатах и выливали в сточные канавы вчерашний товар.

Вся наша жизнь, как ни крути, во многом состоит из выполнения бесчисленных поручений, которые диктуются конкретными требованиями повседневной жизни. Это – норма жизни, норма бытового человеческого существования. Всем нам приходится выполнять всевозможные поручения с детских лет и до глубокой старости. Одно из первых ответственных заданий, которое пришлось на мою долю в детстве, заключалось в самостоятельном хождении в вышеупомянутый магазин за молоком. Почти каждое утро мне вручали большой синий бидон под молоко и рубль – с наказом купить несколько литров молока и доставить его домой. Бабушке в то время не приходилось беспокоиться о моей безопасности. Киднэпингом тогда в Москве никто не занимался, а попасть под движущийся транспорт на Б. Дмитровке было довольно трудно. Автомобильного движения практически не было, а изредка проходящий с шумом по улице трамвай был виден издалека.

Обычно, не спеша, разглядывая все вокруг, я медленно шествовал по Пушкинской до магазина «Молоко». Здесь мне наливали белую жидкость в бидон, после чего я в том же темпе минут за 10–15 совершал обратный путь домой.