Юрий Грачёв - Звёзды Сибири

— Оля, я уезжаю, — сказал он.

— Я знаю, — грустно ответила она.

— Оля, я так неожиданно и так скоро полюбил тебя всей душёй, и мне кажется, больше за детскую покорность моей любви. И теперь ты вся хороша, красива и нежна в моих глазах, каждая минута общения и ласки с тобой приносит мне море счастья и красоты.

Оля сидела, не поднимая глаз, и глубоко неровно дышала. Она взглянула на него, улыбнулась и припала головой к его рукам.

— Володя, я провожу тебя на станцию.

Они оделись и вышли. Волосы её были растрёпанные.

— У тебя есть гребёнка? — спросил Володя.

— Да, — сказала она.

— А где она?

— Не знаю, — ответила Оля. Ей было не до гребёнки. Из глаз её катились обильные слёзы.

— Володя, как тяжело это расставание! Лучше бы я не знала тебя. Так болит моё сердце.

В последнюю минуту расставания, она шептала ему:

— Володя, милый... До свиданья! Спеши скорей вернуться назад ко мне, мне будут тяжки эти дни. — Она прижалась к его груди. Он крепко обнял её...

Всю дорогу до Москвы сердце Володи ликовало. Он любил и был любим! В Москве Володя побывал на собрании, увидел много видных братьев. Среди них он увидел и поэта Б., который в своё время был в их местах. С ним он поделился, что серьёзно дружит с Олей. Поэт похвалил его дружбу и одобрил выбор.

— Я приготовлю тебе подарок и ты пошли ей.

На следующий день он передал Володе стихотворение:

«Твои глаза в дороге дальней

Над бездной пошлости людской,

Невыразимо и печально

Глядят с глубокою тоской.

И я хочу все неба ласки

Скорей, скорей к тебе призвать,

Чтоб изгрустившиеся глазки

Могли смеяться и сиять...»

Бежали месяцы за месяцами. Буря, непогода встретили и Володю. И события сменялись быстрее, нежели летели дни. Все надежды на личное счастье полетели под откос, как летят, трещат, ломаются терпящие крушение вагоны поезда. Много пришлось пережить, передумать в эти дни Володе. Он похудел, возмужал, мелкие морщинки показались на лбу. Он не потерял веру, не отрёкся от Христа и теперь находился в узах. Многие друзья вначале писали, а теперь только самые близкие иногда напоминали о себе.

— Оля, эта хорошая Оля, которая, казалось, так любит его, которую одобрял и поэт Б., молчала. Да, на что я ей нужен, узник? — думал Володя. — Вся эта любовь женская — ложь.

Однажды он получил письмо, что Оля духовно ослабла, ушла в мир и известна там, как хорошая плясунья и гитаристка. Нехорошо, мутно было на душе Володи.

В один из выходных дней он взял Библию и ушёл в строящееся здание, где никого не было по причине дня отдыха. Он вошёл в одну из недоделанных комнат и сел на чурбак. Какая-то тоска давила его. Нахлынули воспоминания...

Он вспомнил своё покаяние, те радостные дни первой любви, служения Господу, это была весна жизни. День крещения — какое торжество! Он, кажется, не ходил по земле, а летал. А потом — день полной отдачи на служение Господу. Библейские курсы в Москве, знакомство с сильными братьями, столпами дела Божия в России. Сколько было мечтаний... Сколько было надежд, казалось, великие перспективы были перед ним. Потом жизнь в деревне... Всё как-то потускнело, День за днём пробегало перед Володей минувшее. И чувство горького раскаяния терзало душу. Он как бы осознавал теперь свои ошибки.

«Ведь не так надо было вести себя. Ведь не так надо было воспитывать молодёжь. Почему ушла Оля? Почему ушли некоторые другие? Не было глубокой духовной жизни. Не было молитвенной жизни среди молодёжи. А как мало времени уделялось тому, чтобы вникать в себя и в учение, чтобы изучать Слово Божие? Ведь можно же было прожить эти годы юности ярче, лучше!»

Он опустился на колени. Из глаз его капали слёзы...

— Господи, прости меня за всё! Благодарю тебя за эти испытания! Ты переплавляешь меня в этом горниле... После молитвы тяжесть, тоска ушли. Володя ободрился, стал каждую свободную минуту проводить над Словом Божиим. Его бодрые содержательные письма радовали его друзей. Володя знал, что Господь многомилостив. Он верил, что жизнь его впереди, впереди и его счастье. Он жаждал дней серьёзного глубокого труда на Нивах Господних. Испытание, неволя стали менее тяготить его. Он понимал, что человек рождается на страдание, чтобы как искры устремляться вверх.

Все окружающие товарищи по неволе замечали, что Володя ожил, его больше полюбили, с ним советовались. Душа его горела яркой звездой во мраке окружающих скорбей, излучая свет любви и сострадания для окружающих.

На сердце его была тихая радость. Он часто читал и вдумывался в Слова: «О сём радуйтесь, поскорбев теперь немного если нужно от различных искушений, Дабы испытанная вера ваша оказалась драгоценнее гибнущего, хотя и огнём испытываемого золота, к похвале, и чести, и славе, в явление Иисуса Христа» (Петра 1:6-7).

По обыкновению она проснулась рано-рано, когда ещё спали не только люди, но и птицы и заря чуть-чуть занималась, разгоняя мрак ночи. Она не ворочалась на своей жёсткой постели, проснувшись, но тут же вскочила, умылась холодной водой и, открыв окно, опустилась на колени. С горячей мольбой она обратилась к Богу, Который помог ей распроститься со своей матерью, любимой семьёй и приехать одной в эту далёкую таёжную деревушку. В открытое окно ворвался свежий утренний ветерок, и, наполняя комнату ароматами осени, тихо, точно лаская, зашевелил вьющиеся светлые волосы на голове её. Встав с колен, она подошла к столу, на котором лежала старая поношенная Книга — Библия, и открыла Её. Паша никогда не начинала день без молитвы и чтения Слова Божия. Это давало ей силы здесь, живя без собрания, без общения с молодёжью, не только не скучать, но иметь самое бодрое светлое настроение. Её всегда удивляло, почему некоторые братья и сестры, которые уезжали от общины, возвращаясь потом, говорили, что они ослабли духовно. Ведь теперь она уже давно не слышит хора, не бывает в тех чудных общениях, которые так взгревают дух, и всё же она растёт, сердце её всё больше переполняется любовью к Богу и к ближним. Она достала муки и стала месить тесто, готовя лепёшки. Она встала пораньше, чтоб эти сделанные лепёшки отнести туда, к ним, к тем воротам, из которых их выводят на работу. Она передаст это им, и они смогут хорошо покушать в обед. А вечером те люди, что день и ночь стерегут их, были так уже расположены к Паше и её друзьям, что отпускали их к ней покушать. Уже было совсем светло, когда Паша с узелком вышла со двора и направилась туда, где виднелись бараки, огороженные проволокой. Развод уже начинался, и первые колонны людей, одетых в чёрное, окружённые штыками, медленно двигались в тайгу.