Виктор Агамов-Тупицын - Круг общения

90

В конце 1960-х годов Монастырский испытал на себе влияние поэтов Леонида Губанова и Владимира Лисунова. Позднее эти вакансии заняли Джон Кейдж и Илья Кабаков.

91

В теоретических изысканиях Монастырского особая роль отводится фактографии. Он в курсе того, что в «фактографическом дискурсе» всегда присутствует поэтический мимесис, однако наличие зазора между логикой фактов и их репрезентацией не помешало ему очертить фактографический горизонт акций «КД». Вряд ли этот аффирмативный ландшафт импонировал его создателю, и в 2009 году А.М. внес в него элемент негативности – «неудачный лозунг» 1978 года. В отличие от Монастырского, Илья Кабаков с самого начала работал с негативным материалом, записывая ругань соседей и разговоры на коммунальной кухне. Соответственно, фактография была негативно-ангажированной. Тем не менее поэтический мимесис, который превалирует в работах Кабакова, нейтрализует негативность и создает «фармакологическую среду» типа Платоновской аптеки (Plato’s pharmacy). В Платоновской аптеке ФАРМАКОН = ЯД + ПАНАЦЕЯ, т. е. «борьба и единство противоположностей». Этим, наверное, объясняется характерное для московской концептуальной школы сочетание различных подходов с похожестью результатов.

92

Основатель движения Флаксус Джордж (Юргис) Мачунас писал, что «нельзя воспринять три шутки одновременно без того, чтобы не пропустить две из них мимо ушей». Структура практической шутки, а также эстрадных представлений и «номеров» линейна и мономорфна – в отличие от перформансов, которые полиморфны.

93

Этот абзац заимствован из моего предисловия к интервью с А.М. под названием «Концептуальный художник: сектант или лицедей» (1978–1979). Первоначальное название – «Интервью с Андреем Монастырским». Диалог осуществлялся по переписке. См.: www.letov.ru/ conceptualism (сайт Сергея Летова).

94

В альбомах и инсталляциях Кабакова метаморфозы персонажности (персонаж-сообщник, персонажантагонист и т. п.) – театральная парадигма, т. е. нечто совершенно неприемлемое для Монастырского (если верить его высказываниям). Однако именно на театральных подмостках фразы «все учтено» и «все схвачено» обжалованию не подлежат.

95

В 1497–1498 годах Савонарола сжигал во Флоренции книги и картины светского содержания. Та же участь постигла и его самого (1498 год).

96

Полный объем переписки с А.М. напечатан в книге В. и М. Тупи цыных «Москва – Нью-Йорк», WAM, 2006. См. также текст В.А.-Т. «Сигнатура времени» и последний диалог В.Т. & А.М. (2010) на сайте Летова: www.letov.ru/ conceptualism.

97

Монастырский действительно рассказал об одном из проектов («Лозунг–1980»), описание которого можно найти в первом томе «Поездок за город», М.: Ad Marginem, 1998.

98

Это примечание, как и предыдущее, добавлено в 2005 году. В нем я хочу напомнить о том, что в 1970-х и 1980-х годах теоретиками московского концептуализма были Илья Кабаков и Андрей Монастырский. В особенности этот последний, чьи тексты всегда отличались высоким уровнем теоретической рефлексии. Тем не менее авторы тех или иных статей о московском концептуализме претендуют на роль его теоретиков. Насколько я знаю, Монастырский никогда не резервировал за ними этой позиции, тем более что концептуализму вообще не нужны никакие теоретики помимо самих художников, которые – как это было в случае Смитсона, Кошута или Аткинсона – прекрасно справлялись со своими обязанностями, писали превосходные тексты и знали, что им делать.

99

См.: Каталог выставки «Between Spring and Summer: Soviet Conceptual Art in the Era of Late Communism», ICA, Boston, 1990.

100

Справедливость формулы «glamour = sugar frosted shit» не вызывает сомнения, но если на это «запасть», то можно превратить дискурс в индустрию по отмыванию автохтонных «каловых масс».

101

Там же обнаружилось письмо, полученное от А.М. по электронной почте в 2001 году: « Дорогой Витя! Огромное спасибо за два текста – „Серебряный дворец“ и „Интервью“, взятое у тебя Булатом. В интервью твои высказывания очень радикальны в общем плане – это важно на фоне той рутины, которая происходит в совр. искусстве. Замечательный диалог с Ильей о „КД“. Ты интересно акцентируешь на технологизме (например, в истории с Рыклиным). Я вообще как-то уверен, что инспиративность „КД“ возникала именно на этой основе».

Переписка с Монастырским началась в 1975 году и продолжается по сей день.

102

См.: В. Тупицын. Gesamtkunstwerk GULAG. Умрешь вчера, будешь первый. Андрей Монастырский и группа «КД», 54-а биеннале в Венеции, 2011. ХЖ. 2011. № 82.

103

25 ноября 2010 года я получил от А.М. ответ на поздравления по случаю открытия его выставки в Московском музее современного искусства: « Мои ранние объекты и акции „КД“ – это способы и приемы выхода из рутинированного состояния сознания… Клишированное, автоматическое восприятие мира и самого себя снимается такими вещами, как Пушка, Палец, Дыхалка и т. д. Сознание ставится в пограничное состояние открытости к проблематике самого себя… Возникают мгновения другого времени и другого пространства, другого „я“. Во всяком случае, эти объекты и контакт с ними дают возможность таких трансформаций. Средствами эстетики может быть достигнуто то, что достигается наркотиками или религиозной практикой. Но совсем в другом качестве и в другой модальности – не тотально. Изменение сознания с помощью эстетической практики длится секунды и минуты, с помощью наркотиков – часы, с помощью религиозной практики – месяцы и годы. Глубинно-экзистенциальное изменение сознания возможно только на основе нравственных решений и метанойи» .

В статье «Moscow Partisan Conceptualism» 104я писал, что «главное в партизанской деятельности – это взрывные работы в пределах собственной психики». Одни художники это делают сообща, другие независимо от соседа. Случай Ирины Наховой примечателен в том отношении, что ее можно считать противником (стихийным оппонентом) институционализации. В 2008 году она прервала преподавательскую деятельность в США, чтобы продолжать работу над инсталляциями в рамках автономной активности, что в свою очередь подразумевает относительную независимость выставочной карьеры художника от индустрии культуры.

В середине 1980-х годов Нахова занялась комбинированием архитектурного фона жилых пространств с живописны ми, графическими и скульптурными элементами. Тогда же у нее проявился интерес к драматической образности, воспроизводящей ландшафт (пост) катастрофической предметности: фрагменты утраченных культур, развалины, необитаемые пространства. Обладая нулевой демографической плотностью, они тем не менее внушают чувство гармонии и умиротворенности. «Прохладительный апокалипсис» – так, помнится, отреагировал я на эту серию работ Наховой, придя на открытие выставки «The Work of Art in the Age of Perestroika» (Нью-Йорк, 1990).