Джемс Макговерн - Мартин Борман

Однако сначала Борману нужно было послать несколько слов Деницу, которые прояснили бы ему ситуацию. Около шести часов вечера, когда языки пламени еще пожирали тело Гитлера, Борман отправил следующую телеграмму:

«Гросс-адмиралу Деницу. Вместо бьющего рейхсмаршала Германа Геринга фюрер назначает Вас, господин гросс-адмирал, своим преемником. Письменное подтверждение уже в пути. Отныне Вы уполномочены принимать любые меры, которые требует ситуация. Борман».

«Для меня это было совершеннейшей неожиданностью», — вспоминал Дениц. Он послал в бункер радиограмму, обращаясь к фюреру: «Моя преданность Вам безгранична. Я сделаю все возможное, чтобы спасти Вас в Берлине. Если судьба, несмотря ни на что, вынудит меня стать главой рейха как назначенного Вами преемника, то я буду продолжать эту войну до конца, достойного германского народа».

Борман получил это сообщение. Он сознательно не информировал Деница о том, что Гитлер мертв и, фактически, гросс-адмирал уже являлся законным главой государства. Сокрытие этой информации было частью его плана.

Геббельс и Борман решили, что настало время не капитулировать перед русскими, а вести с ними переговоры. Генерал Кребс, владевший русским языком, был назначен представителем для ведения переговоров. Он был уполномочен сообщить руководству Красной Армии, что Гитлер мертв и передать фамилии членов нового правительства. Он также должен был доставить письмо, адресованное Сталину и содержащее эту же информацию за подписями Геббельса и Бормана. В сущности, Кребс был уполномочен заключить перемирие, в течение которого могло бы быть сформировано новое правительство, которое вело бы дальнейшие переговоры.

План был нереальным. Русских устраивала только безоговорочная капитуляция. Геббельс и Борман находились в бункере, и русские могли бы захватить их в любой момент, знай они их точное местонахождение. Но Геббельсу нечего было терять. Если предложение о перемирии не будет принято, он был готов совершить задуманное ранее самоубийство.

Но у Бормана был другой взгляд на ситуацию. Он решил выжить. Если план увенчается успехом, он будет признан как член нового правительства и получит возможность покинуть Берлин. Тогда он сможет предпринять поездку к Деницу в качестве полномочного посланника.

Однако ожидая реакцию русских на миссию Кребса, Борман продолжал утаивать от Деница факт смерти Гитлера. Страх, который внушал Борман, и власть, которой он обладал, основывались на его непосредственной близости к фюреру. Если бы Дениц узнал, что Гитлер мертв, он, возможно, не захотел бы видеть Бормана своим советником. Более того, заручившись поддержкой Гиммлера, Дениц мог бы сформировать правительство, в котором не нашлось места Борману.

С русскими связались по рации, и они согласились принять немецкого представителя. В полночь Кребс пешком прошел на территорию, занятую русскими, в заранее определенном месте. Его сопровождали двое солдат, переводчик и полковник Теодор фон Дуфвинг, начальник штаба коменданта Берлина генерала Вейдлинга.

Кребс был мужчиной среднего роста, склонным к полноте. Голова его была выбрита, лицо покрыто свежими шрамами, полученными во время авианалета в марте. На нем был черный кожаный плащ, на шее висел орден Железного креста. Но в этот раз последний начальник генерального штаба армии был без своего привычного монокля.

Когда Кребс ушел, Геббельсу и Борману ничего не оставалось делать, как ожидать ответа русских. К рассвету 1 мая у них еще не было вестей ни от Кребса, ни от русских. В 7.40 утра Борман, с вполне понятным нетерпением, передал еще одно зашифрованное послание в Плен: «Гросс-адмиралу Деницу (секретно, лично в руки). Завещание вступило в силу. Приеду к Вам, как только смогу. В ожидании моего приезда, по моему мнению, Вам следует воздержаться от политических заявлений. Борман».

Дениц, естественно, ничего не знал ни о каком завещании. Ему еще не сообщили, что Гитлер мертв. И Борман, в действительности, не собирался приехать к нему «как только сможет», потому что решил дождаться новостей от Кребса.

Новости появились в середине утра, когда полковник фон Дуфвинг возвратился в бункер. Он и Кребс были приняты генерал-полковником Василием Чуйковым, командующим восьмой гвардейской армией, и Кребс все еще продолжал вести с ним переговоры. Кребсу не удалось добиться больших успехов, так как позиция русских была простой и непреклонной: они принимали только немедленную и безоговорочную капитуляцию Берлина и обитателей бункера.

Фон Дуфвинг посмотрел на Геббельса и увидел, что тот спокоен и не проявляет внешних признаков страха. Полковник почувствовал, что Борман, напротив, дрожит и озабочен лишь своей собственной жизнью. Однако ни Геббельс, ни Борман не соглашались сдаваться. Кребса вызвали обратно в бункер. Когда он появился там около полудня, он смог лишь повторить то, о чем уже доложил фон Дуфвинг.

Это послужило сигналом для Геббельса. Он начал готовиться к самоубийству. Борман же занялся составлением плана бегства из бункера. Однако сначала следовало известить Деница о реальном положении дел. Теперь не оставалось ни одной причины, по которой следовало скрывать информацию, и в 14.46, почти через сутки после самоубийства Гитлера, в Плен была послана радиограмма: «Гросс-адмиралу Деницу (секретно, лично в руки). Фюрер скончался вчера в 15.30. В своем завещании от 29 апреля он назначил Вас главой рейха, Геббельса — рейхсканцлером, Бормана — министром партии, Зейсс-Инкварта — министром иностранных дел. Завещание, по приказу фюрера, послано Вам и фельдмаршалу Шернеру, а также еще в одно надежное место вне Берлина. Борман попытается прибыть к Вам сегодня и прояснить сложившуюся ситуацию. Время и форма оглашения текста завещания вооруженным силам и общественности предоставляются на Ваше усмотрение. Подтвердите получение. Геббельс, Борман».

Наконец Дениц узнал о смерти Гитлера и о том, что он может действовать самостоятельно. Дениц также узнал, что Борман попытается приехать к нему, чтобы «прояснить ситуацию». Однако по поводу этого у Деница были свои мысли. Он решил дистанцироваться от наиболее одиозных нацистских вождей. Днем ранее он сообщил Гиммлеру, что он не видит никакого пути, на котором Гиммлер смог бы принести ему какую-либо пользу своей дальнейшей службой. Теперь Дениц приказал арестовать Бормана и Геббельса, если они объявятся в Плене.

«В той серьезной ситуации, в которой мы оказались, я не мог позволить вмешательства кого бы то ни было в мои дела», — вспоминал позднее Дениц.

Борман, по-видимому, стремился попасть в плен. Конечно, он не знал об ожидавшем его там приеме. Никто из тех, кто уцелел в бункере, не мог вспомнить, чтобы Борман упоминал о какой-либо другой цели. Но поскольку Борман доверял только Гитлеру, то даже если бы он и держал в голове какой-то другой план, то он не стал бы предавать его огласке.