Булач Гаджиев - Дочери Дагестана

После этого известия Саламат три года мыкалась. За это время младшая дочь от недоедания и болезней умерла, а Заза все еще держалась. Все ценное пришлось распродать, на пособие в 15 рублей, получаемое за погибшего воина, можно было лишь по карточкам купить черный хлеб, да и то не вдоволь, а так, чтобы не протянуть ноги. Приходилось изобретать. Сходить, к примеру, с дочуркой на Беловецкую горку, собрать вязанку сушняка – зимой на топливо, летом – на базар, как бы сейчас сказали, на бартерный обмен – на полбанки кукурузной муки да на несколько головок лука или чеснока, не то от цинги можно было потерять все зубы. По ночам вместе с соседкой Умусапият и милиционером Саидом патрулировали свою улицу. Время было такое: немцы подошли к Тереку. Дома Заза голодная спит, а мать на улице…

– Пусть в плохом сне не приснится то время! – прерывает себя Саламат.

Я спрашиваю у нее:

– Как вы нашли Магомеда Салихова?

– Не я, это он меня похитил.

– Как?

– Мне стыдно, – заливается краской женщина.

Но я настойчиво прошу ее, и она сдается.

– Как-то отец сказал мне: «У тебя нет мальчиков, да и мне Аллах только пятерых девочек послал. Тебе жить так долго, что туда и палку не докинешь. Выходи замуж!» У меня на душе произошел легкий обвал. Вон сколько молодых женщин – вдов, а девушек и того больше, кто же до меня с девочкой снизойдет? – говорила я сама себе. Все-таки чудак нашелся. А стыдно мне было вам отвечать, хвастаться, что я была красива, – не подобает женщине о себе такое говорить.

Магомед Салихович Салихов

А случилось то, что вас интересует, уже после войны, глубокой осенью. Приходит в наш двор налоговый инспектор и обходит все квартиры. Зашел он ко мне незваным гостем и спрашивает:

– Почему, гражданка, вы не платите налог?

– Муж погиб на фронте, – отвечаю я, – а у меня ребенок. Как же мы с ней еще и налог выдержим?

Он стушевался и, ни слова не говоря, ушел. Потом вижу, что-то инспектор зачастил в наш двор. Как-то он снова заглянул ко мне. Спрашивает:

– Сколько лет без мужа живешь?

– Четвертый год, – отвечаю, а у самой неистово заколотилось сердце.

– Ты же молодая, почему бы тебе не выйти замуж?

Я промолчала. Не пойму, шутит или всерьез? Осилив робость, сердито произношу:

– Идите и со своей женой так беседуйте.

– Жена была у меня. Пока я на фронте бегал под снарядами, она бегала за нарядами.

Ушел инспектор – и после этого ни слуху, ни духу. Разыграл спектакль, посмеялся над вдовой и будто растворился. А я-то по ночам не сплю, думаю, ворочаюсь. Заза спрашивает: «Что с тобой, мама?» Не скажешь же ей, что сердце болит.

И вдруг, когда я как будто стала забывать этот случай, самая пожилая тетя из нашего двора, Хабсат Хасаева, шепчет, что один молодец хочет жениться на мне. Испугалась не на шутку.

– Что это за молодец? – спрашиваю я, а у самой что-то внутри оборвалось. Говорю себе: если не инспектор, ни за кого другого!..

– Инспектор – тот молодец! – слышу будто издалека я голос тети Хабсат.

Магомед и Саламат Салиховы в кругу семьи

Слова женщины точно поленом огрели меня. Чтобы ни она, ни тем более инспектор не подумали, что я вертихвостка, заявила: «Спрошу у отца», хотя прекрасно знала, какой будет его ответ. Пусть, думаю, знает, что я вышла из аула, где честь женщины высоко ценят. И думаете, что он сказал на мои слова: «У красивых женщин прежде всего стареет лицо». Услышав такое, забыв о его присутствии, я бросилась к зеркалу.

Короче говоря, мы сошлись. Сразу взяли план на ул. Эффенди Капиева. Он месил землю с соломой, я делала саман-кирпич, а восьмилетняя Заза нам помогала.

У нас родился мальчик – Дагир. Он художник, живет в Бавтугае. Асадулла – водитель, Зухра – учительница, работает в Верхнем Казанище. Заза, мой первенец, – портниха, в Махачкале. У нас 22 внука и внучки. Мы с Магомедом более 50 лет живем дружно. Он очень мягкий и покладистый человек. Никогда не капризничает.

Женщины удивляются: почему такой терпеливый?

– Значит, любит, – говорю я им. – Как бы трудно ни было, ни разу не повысил на меня голос. И дома, и вне его – он одинаковый. Не курит. Когда придет, вот как вы, кунак, может опустошить стопку-другую. Мы все время шутим, смеемся, но когда он берется за чтение газет или книг, то я удаляюсь по своим делам. Что же это я расхвасталась! – схватилась за голову Саламат. – Плюньте, пожалуйста, не то сглазим моего Магомеда!

Я с удовольствием «плююсь» и стучу по столу указательным пальцем, когда замечаю хозяина дома, идущего по двору.

Передо мной предстал человек, которого я по городу давно знал, однако не представлял, что он кадарец. Мы поздоровались как старые знакомые. Я не стал распространяться о том, что мне рассказала его жена. По моей просьбе Магомед Салихович приступил к рассказу о том, как его через 47 лет нашла награда – орден Красной Звезды. [28]

Много лет назад, будучи в Кизляре, я встретился с директором средней школы № 2, заслуженным учителем школы Дагестана A. И. Cолоненко. Мы беседовали о разных разностях. А задача у меня была совсем иная – узнать, что он мог бы рассказать о своей дочери Кларе Солоненко, в школьном возрасте убежавшей на фронт.

В глазах у Алексея Ивановича я увидел слезы. Он открыл ящик директорского письменного стола и положил передо мною пачку фронтовых треугольников. Я их бережно взял в руки и углубился в чтение.

«Папочка, я глупая была, что не слушала тебя. Ведь здесь, на фронте, все бы пригодилось мне, а сейчас приходится наверстывать упущенное. Но ничего, кончится война, и я приеду не такая Клара – сорванец, как раньше, а совершенно иная, закаленная в боевых действиях».

Клара Солоненко на фронте

«Папочка! Я работаю пока телефонисткой. Если бы ты знал, как мне не хочется быть здесь. Обещают направить в санинструктора. Вот тогда буду я счастлива».

«Папочка, теперь я уже разведчица. Как я рада, сколько об этом я мечтала. Завтра утром иду в разведку. Наконец, самая счастливая минута в моей жизни настала. Я буду стараться, верь, папочка, чтобы больше принести пользы нашей Родине».

Писем около десяти. Читаешь и не веришь – неужели их писала девчонка, которой не было еще 15 лет!

29. IX.1943 г. «Вот уже подошел «виллис». Иду на опасное дело, любя Родину. Вот и голос Москвы доносится из репродуктора. Скоро 12 часов ночи. Возможно, это мой последний выезд, может быть, меня больше не будет в живых. Но нет, я не верю. Бьют 12. Как радостно жить. Как хочется жить».