Урсула Дойль - Любовные письма великих людей. Мужчины

Ты говоришь мне очень нежные слова, дорогая Муза. Eh bien [11], получай в ответ такие нежные слова, какие ты даже не можешь вообразить. Твоя любовь пропитывает меня, будто теплый дождь, я чувствую себя омытым ею до самых глубин сердца. Есть ли в тебе хоть что-то, не заслуживающее моей любви, – тело, ум, нежность? Ты открыта душой и сильна разумом, в тебе очень мало поэтического, но ты настоящий поэт. Все в тебе – прелесть, ты похожа на свою грудь, такая же белоснежная и мягкая. Ни одна из женщин, которых я знал раньше, не может сравниться с тобой. Вряд ли те, кого я желал, равны тебе. Иногда я пытаюсь представить твое лицо в старости, и мне кажется, я и тогда буду любить тебя, может быть, даже еще сильнее.

Вы грустны, бедный мой друг и дорогой мэтр. Я подумал о Вас, узнав о смерти Дюверье. Вы любили его, поэтому я соболезную Вам. Эта потеря добавляется к остальным. Как нам удержать умершие души в наших сердцах? Каждый из нас носит внутри свой некрополь.

После Вашего отъезда я совершенно РАЗБИТ. Мне кажется, я не видел Вас десять лет. Вы – единственный предмет моих разговоров с матерью, все здесь Вас любят. Под какой звездой, скажите, Вы родились, если соединили в себе столь несовместимые качества, так много и такие редкие?

Не знаю, что именно я испытываю по отношению к Вам. Но питаю к Вам особенную нежность. Никто до сегодняшнего дня не вызывал у меня подобных чувств. Мы поняли друг друга, правда. И это благо.

Особенно я переживал Ваше отсутствие вчера вечером, в десять часов. Неподалеку что-то горело. Небо светилось розоватым светом, Сена была цвета крыжовенного сиропа. Я работал три часа и вернулся домой измученный, как турок, объезжавший жирафа.

Руанская газета, Nouvelliste , написала о Вашем приезде в Руан, и в субботу после расставания с Вами я встретил нескольких обывателей, возмущенных тем, что я не представил их Вам. Лучше всего выразился бывший зампрефекта: «Ах! Если бы мы знали, что она была здесь… мы бы… мы бы… – он пять минут пытался подобрать нужное слово, – мы бы улыбнулись ей». Но этого было бы недостаточно, не так ли?

«Любить Вас сильнее» мне трудно – но я нежно обнимаю Вас. Письмо Ваше, полученное нынче утром, наполнено такой печалью, что тронуло меня до ГЛУБИНЫ души. Мы расстались в тот момент, когда многие вещи готовы уже были сорваться с наших губ. Все двери между нами еще не открыты. Вы внушаете мне великое уважение, и я не осмеливаюсь задать Вам главный вопрос.

…чувства стали слишком острыми, ранящими, напряжение души слишком сильным…

Уолтер Бейджхот, журналист, политический философ и экономист, сейчас более всего известен как автор работ о британской монархии. Он родился в семье банкира из Сомерсета. Бейджхот был сильно привязан к матери. Она была красивой, любящей и остроумной женщиной, но на ее глазах умерли трое из пятерых детей, и с тех пор она страдала психическими припадками, которые омрачали детство Уолтера. Интеллектуальные занятия мальчика поощрял отец, владевший весьма обширной библиотекой.

Блестящий ученый, Бейджхот получил степень магистра в Лондонском университетском колледже. Вначале он работал юристом, но возненавидел это занятие и стал банкиром, что нравилось ему ничуть не больше. «Считать деньги – занятие на любителя», – говаривал он. Однако работа в банке Бристоля оставляла Бейджхоту массу времени для журналистики. Он стал редактором журнала Economist , писал о политике, экономике и литературе. В 1857 году Бейджхот обручился с Элизой Уилсон, дочерью владельца Economist , через год они поженились и обосновались в Сомерсете.

Трогательное письмо, написанное в период между помолвкой и свадьбой, свидетельствует о пылких и счастливых отношениях, которым, однако, суждено было продолжаться недолго. Бейджхот был чрезвычайно активен и общителен, привык ломать каноны, обожал шумную жизнь города. Элиза не могла разделить его интерес к работе и его энтузиазм и все больше уходила в себя. Детей у них не было.

Дорогая моя Элиза,

боюсь, ты решишь, что мой ответ на твое такое сердечное и прелестное письмо был слишком поверхностным и легкомысленным. Но я писал его, когда вокруг было полно людей, болтавших и отвлекавших меня. А теперь я снова и снова – десятки раз – перечитываю твое письмо, гораздо чаще, чем в том хотелось бы признаться. Я проснулся среди ночи и сразу же зажег свечу, чтобы прочесть его еще несколько раз. Даже не думал, что письмо может доставить такое удовольствие; мне казалось это невозможным. Полагаю, что тебе теперь не нужно делать усилие над собой, чтобы написать мне – по крайней мере, твое письмо читается так, как будто оно писалось без малейшего усилия. К тому же ты пишешь о вещах, которые тебе, с твоей глубокой и сдержанной натурой, трудно, должно быть, доверять бумаге. Я хочу быть достойным твоей любви – мой разум (или воображение?) склонен верить тебе, когда ты шепчешь, что я достоин ее. Но как сказал кто-то из героев мисс Остин, «мне кажется, ты слишком хороша для меня»; иногда я ощущаю то же самое. Тебя не должно это удивлять, ведь я рассказывал тебе о той дикой, испепеляющей душевной боли, которую я испытывал и временами еще испытываю, несмотря на некоторое умиротворение.

Я хочу, чтобы моя любовь к тебе приносила мне меньше страдания. Однако даже в худшие минуты меня охватывало бурное, восхитительное волнение, которое я не променяю на целый мир. Сначала мне просто нравилось приезжать в Клавертон, видеться с тобой, разговаривать. Потом, после того вечера в консерватории, чувства стали слишком острыми, ранящими, напряжение души слишком сильным. Так продолжалось до тех пор, пока я не узнал, что любим, и это принесло мне наивысшее счастье, которое я когда-либо знал. Моей натуре присуща поверхностная веселость, но она перестала приносить мне удовлетворение , и каким-то образом жизнь еще до помолвки стала приятней и спокойней. Размолвки и споры утратили свое значение, литература обрела новую ценность, потому что тебе нравилось то, что я пишу, и все вокруг засияло. И все же последние несколько раз я приезжал в Клавертон с ощущением, что это сияние должно привести меня к логическому концу: я должен вспыхнуть и выпалить тебе все, что чувствую, а ты будешь спокойна, добра, тактична и откажешь мне, и я больше никогда тебя не увижу. У меня было свое видение всего происходящего. Поскольку все случилось не так, как я опасался, кажется эгоистичным (так оно, конечно, и есть) рассказывать тебе о моих страхах. Но я не уверен, что эгоизм вредит моим письмам: ведь если я пишу тебе, я должен писать о том, что чувствую. Странно, как изменились наши отношения. Никто не знает, как трудно мне было признаться в том, что я люблю тебя. Не знаю – почему, но при одной мысли об этом у меня перехватывало дыхание. Теперь же я испытываю абсолютное удовольствие, когда говорю тебе о своей любви в любой форме. И мне нравится писать заглавными буквами поперек страницы: Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. Знаю, ты подумаешь, что это ребячество и противоречит твоему представлению обо мне как об интеллектуале, но ничем не могу помочь тебе. Таково мое состояние сейчас.