Феликс Маляренко - Суворовец Соболев, встать в строй!

Витька пробовал смешно рассказывать, для наглядности помогал руками, но Володя лишь участливо улыбался. Наконец Витька понял, что его рассказ не рассмешил, и осторожно спросил:

— А как ты?

Володя, не зная, что ответить, повёл руками, но Витькин взгляд упал на раскрытую тетрадь, где было нарисовано множество парашютов: конусные, квадратные, похожие на веер и стёганые облака. Рядом с парашютами закорючками сплетались формулы, в стрелках боролись силы ветра и крепость строп.

— Это вы что, такие задачки решаете? – заинтересовался Витька, а Санька обошёл вожатого и заглянул ему через плечо.

— Да нет, — чувствуя неловкость, пробовал закрыть тетрадь Володя.

— А, это вы парашюты на секции проходили? – отгадывал Витька и тянул тетрадку к себе. – Не забирай. Покажи, покажи, — и, выхватив её, принялся листать.

Тетрадь изобиловала моделями, вокруг которых птицами кружились формулы. Парашюты конусами своих строп смотрели в разные стороны, но в конце обязательно раздваивались, спускаясь к плечам человечков. Они удерживали десантников в воздухе, если падали вниз, тормозили, если направлялись в сторону, и выполняли совсем непонятную роль, когда тянули парашютистов вверх.

Витька, перелистав несколько страниц и не найдя в тетрадке ничего особенного, отложил её.

— Парашют, – это чтоб об землю не грохнуться, а так больше зачем? Больше и не нужен.

Санька внимательно посмотрел на Володю.

Вожатый в ответ чуть улыбнулся. И в этой улыбке была какая-то усмешка над Витькиным представлением о парашюте.

— Значит, не нужен и только грохнуться? А если взлететь, или спланировать, или перелететь на дальнее расстояние? А если иметь за спиной турбину, которая бы наполняла парашют воздухом? Наверно, безопаснее летательного аппарата не придумаешь. А бесшумно через линию фронта, в тыл к врагу, и весь твой летательный аппарат за спиной. Он тебя держит, и ты на нём можешь парить, как орел в небе.

— Так зачем, ведь самолёты есть? – спросил Санька.

— Да, но парашют как сложенные крылья. Расправил и полетел. А у меня идея. Если стропы расположить не так, как сейчас, с краёв, а закрепить по всей поверхности, а сам купол скроить не полукругом, а плоским, то им и можно управлять. А вот расчёты готовы, — Володя показал формулы. – Мне бы только попробовать, почувствовать себя в воздухе. Я модельки выкроил и измерил дальность их полётов. Моя конфигурация позволила бы в два раза дольше держаться в воздухе и полететь дальше. Вот жаль, не удалось сегодня поехать с ребятами на аэродром. А сегодня в секции первый прыжок. Меня, — дотронулся до синяка, — в нашей санчасти не допустили.

— А хотите, я вам новую модель покажу? – приподнялся со своего места вожатый, подошёл к шкафу и достал оттуда тряпочки с нашитыми бечёвками и свинцовыми грузилками. – Первая обычная модель. — Смотрите, — и он, высунувшись в окно, отпустил парашютик. Его подхватил ветер, понёс и приземлил метрах в двадцати от казармы. – А теперь мой, — выпустил он второй парашют. Модель показалось Саньке похожей на большую белую птицу. Она, как крыло, была широкой, плоской и узкой. Поперёк неё проходили нитки, деля ткань на дольки. Санька даже увидел, как она замахала крыльями и, как живая, полетела. Ветер подхватил её и бросил на тополя. Там она зацепилась за ветку, и крыло её сломалось и безжизненно повисло.

— Видите, — сказал Володя, — может пролететь сколько угодно. Если подобно ей сделать парашют, то им можно управлять в полете, падать камнем, а можно кружиться, как в вальсе. А представляете, как нужен такой управляемый аппарат в бою, когда внизу враги. Можно перелететь, можно поворачивать, а можно вести огонь с воздуха. Вот так, — вдруг резко закончил Володя, — принесите, пожалуйста, модель, а то мне показываться… И вам надо торопиться.

По дороге к аллее Витька сказал:

— Вот, Воробей, вот люди. Им бы только своя утроба, своя кожа и рожа. А у Володи мы, у него парашют, он знает, для чего всё это, он знает, что будет дальше. Он понимает, для чего в суворовское училище поступил. А ты понимаешь?

— Не знаю, — сказал Санька. – Ещё не знаю. Но мы здесь, наверно, не для того, чтобы форму носить. Мы же не манекены.

— Ну, Воробей, — сказал зло Витька. – Ну, Воробей, из-за своих бицепсов испортил такой день, ведь Володя о нём мечтал. Ну, Воробей, ты ещё получишь, — и Витька погрозил кулаком в сторону второй роты.

С подготовкой к параду в училище началась другая жизнь.

С утра зарядки не было. Полчаса приводили себя в порядок и сразу выходили строиться. Потом на плацу под марши музвзвода несчетное количество раз проходили мимо трибун, отрабатывая равнение в шеренгах и колоннах, поворот головы и отмах руки.

Занятия сдвинулись, свободного времени оставалось мало, и Санька видел Витьку либо в строю, либо на самоподготовке, либо вечером перед отбоем. И то, он вдруг весь отдался танцам.

После уроков сразу убегал в клуб, если на перемене у него появлялась свободная минута, и там подпрыгивал, делая какие-то сложные движения руками и ногами. Причём занимался не один, а брал с собой Вовку Столярова из третьего взвода, тот тоже ходил на танцы к Евгению Эдуардовичу.

Санька стоял в стороне, а Вовка подсказывал:

— Молодец! Хорошо у тебя получается! Только носки тяни. Если бы тебя в нашу танцевальную студию, где я с пяти лет занимался, то ты бы был у нас солистом.

Евгений Эдуардович вместе с Волынским готовили концертную программу, с которой суворовцы должны были выступать перед пограничниками. Репетиции шли каждый день, поглощая Витьку всего, и ему некогда было поговорить с Санькой. Он даже перестал вспоминать о Лиде, лишь только изредка строил планы, как отомстить Воробью.

— Володя на репетиции не приходит. — Это он всё, Воробей, — начинал Витька и тут же торопился скорее уйти с Вовкой Столяровым.

Иногда Санька хотел что-то сказать, но слова его пролетали мимо. Витька был занят, и когда Санька однажды просто попробовал что-то подсказать, Вовка посмотрел на него свысока:

— Не понимаешь ничего в танцах, так помолчи!

Санька посмотрел на Витьку, но тот весь был в движении. Санька пошёл по коридору, сделал несколько шагов, оглянулся, потом оглянулся ещё раз… Его уход никто не заметил, будто его рядом и не было. Он спустился вниз, посмотрел на тумбочку дневального; на окрашенной поверхности было пусто. Уже больше недели письма из дома не приходили. Санька зашёл в спальню, опёрся на широкий белый подоконник и стал смотреть в окно.

«Если люди – миры, — подумал он, — и их объединяет один холодный космос, то, как же они бывают далеки друг от друга. Как им бывает одиноко, как будто между ними миллионы холодных километров».