Анатолий Вишневский - Жизнеописание Петра Степановича К.

Да дело, в конце концов, не в пьесе. «Ганц Кюхельгартен» тоже не удался Гоголю, зато потом… Петр Степанович не был обескуражен, он всегда ощущал свою необычность и с молодости еще собирался заткнуть за пояс Пушкина или там Наполеона. Петр Степанович точно не знал, из какой области гения он заткнет за пояс, и это для него было не так важно. Важно было, чтобы гремело его имя. Он даже в музыке не прочь был прогреметь, стать выше Рихарда Вагнера, выше Шаляпина, но это скоро отпало. Как мы знаем, Петр Степанович был однажды зарегистрирован в губнаробразе пианистом и кое-что мог сыграть на балалайке и даже на пианино, но, как мы тоже уже рассказывали, репертуар у него был небольшой, во всяком случае, недостаточный, чтобы прославиться на весь мир. Голосом природа его тоже не наделила. Он любил иногда попеть, и пел, случалось, но как-то без успеха. Уже позднее, когда он женился, стоило ему запеть, как слышался из другой комнаты женин голос: «О, завел уже, чертуля!» Согласитесь, что если жена не признавала его талантов в пении, то что сказала бы публика?

И с Карлом Марксом у него не вышло. Он хотел отодвинуть Карла Маркса в архив, но получилось значительно хуже, чем он ожидал. Мы помним, что он еще в отроческие годы заглядывал в «Капитал», пробовал несколько раз его читать и позднее, но стоило дойти до ренты, как дело дальше не двигалось: стоп машина! Он решил обратиться за мнением по делу ренты и вообще прибавочной стоимости к одному авторитету. Так знаете, что тот ответил? Этот авторитет ему ответил так: «Чтобы понимать учение Карла Маркса, надо иметь хорошее общее образование, а вы, батенька, его не имеете». Дело, конечно, не в образовании, после такого ответа Петру Степановичу просто расхотелось иметь дело с Карлом Марксом.

Но все равно, оставалось еще много перспектив: натурфилософия, литература вообще, потом появился парашютизм и еще некоторые другие. В агрономы он как-то случайно попал. Даже друзья его за это критиковали. Помнится, когда они с Иваном Григорьевичем после окончания института собирались ехать к месту работы, состоялся между ними такой разговор.

– Собственно, наш институт не высшее учебное заведение,– так высказывал свою точку зрения Иван Григорьевич. – В сельскохозяйственный институт поступают все, кому лень учиться в технических, политехнических, путей сообщения и т. д. Да у нас, собственно, и науки нет ни одной, чтобы она похожа была на науку! Исключительно беллетристика! Зоология – наука, которую я с удовольствием читал перед сном и приготовил ее для экзамена за неделю. Общее или частное земледелие – тоже беллетристика. На науку похожи обе химии и к ним практические занятия; ну, еще можно добавить геологию, если ее серьезно учить, а все остальное – легкий роман Вербицкой. И специальность наша сомнительная. Агрономия – все равно, что политика! Если врач лечит или инженер строит, то тут все вытаращат глаза и смотрят, ни черта в этом не понимая, а в сельском хозяйстве всякий считает себя спецом, даже врач и любой городской еврей.

– Мне кажется, что ты, Ванюша, сгущаешь краски, – возразил Петр Степанович.

– Да нет же, не сгущаю! Агроном это что-то несолидное! Ты будешь служить на участке, где не платят жалованья, и определенной работы там нету. Будешь заниматься политическими вопросами и заполнять анкеты про то, сколько на десятину в вашем районе приходится мышей, куриц на одного петуха и какая самая распространенная порода кроликов в вашем районе. Начальством твоим в районе будет зав. волостным земельным управлением, парняга полуграмотный, который старается одеться лучше твоего, поскольку он начальство. Если же ты такому парню не понравишься, то он начнет тебя обвинять в контрреволюции, в саботаже, в религиозных предрассудках и даже пришьет уголовное дело! Будь покоен! Я как-то ехал на автомобиле в Донбассе с таким вот завволзу, так он мне говорил, скаля зубы: «Я с агрономами, тра-та-та-та-та их мамаше, я с ними не церемонюсь! Я их меняю в нашей Караковской волости, как перчатки! Как что, так их – к чертовой матери!» Ну, какого мы хрена полезли в сельскохозяйственный институт? Я еще понимаю, – я, но ты, – окончивший реальное? Ведь я знаю, что ты даже поступил в политехникум, а потом почему-то перешел в сельскохозяйственный! Большую ты, Петроний, глупость сделал, окончив на агронома! Времени же на беллетристику пошло столько же, сколько потратил бы на настоящие науки.

Петр Степанович и сам не знал, почему пошел учиться на агронома, но все равно, другие перспективы тоже еще оставались. По натурфилософии он один раз даже начал писать сочинение, то есть не то чтобы начал писать, а обозначил заглавие «Мои точки зрения о мировом абсолютизме». Но в этот момент пришли знакомые, принесли карты и предложили играть в «фильку», и он оставил свое сочинение до более подходящего случая. С одной стороны, он даже был доволен, что пришли соседи и помешали писать сочинение, а с другой стороны, и недоволен, так как таки мог написать что-нибудь порядочное. Но все равно, если человечество тогда было лишено возможности знать точки зрения Петра Степановича о мировом абсолютизме, то в этом повинны исключительно соседи Петра Степановича, которым, как назло, в этот момент приспичило играть в «фильку».

А потом Петр Степанович увлекся культурно-семенным хозяйством и на время перестал думать о своем всемирном призвании, тем более, он чувствовал, что его и так очень уважали в райсельхозсоюзе.

Но после того как в этом райсельхозсоюзе случился коммунистический переворот, он почувствовал, что уважать его стали как-то меньше.

У Петра Степановича установились с новым правлением странные взаимоотношения. Петр Степанович еще чаще стал приезжать в райсельхозсоюз и, несмотря на надпись на дверях кабинета т. Шатунова: «Без стука не входить», заходил смело, смело здоровался за руку и также смело разговаривал в таком духе:

– Что это ты, Шатунов, еще за номер выкинул?

– А что?

– Зачем ты прислал эту кобылу Гордиенка? Что там, в хозяйстве, – курорт?

– Это тебя не касается: это правленческое дело.

– Ну да, но я ведь заведующий, я же ведь должен критически относиться к явлениям! Дай папиросу!

– А ты ее, черта, запрягай. Закуривай.

– Но ведь Гордиенко приходит в хозяйство, придирается, что мы ее вовремя не поим, вовремя не кормим, вовремя не чистим. Велел, чтобы я для нее часы купил. А если она, не дай бог, издохнет! Гордиенко же меня застрелит!

Это разговор по делу, а без дела Петр Степанович тоже заходил, и тогда беседа проходила в таком духе:

– Ну, как дела? – спрашивал Петр Степанович, закуривая папироску.

– Ничего.

– Ты мне выхлопочи револьвер, а то опасно ездить ночью.