Анатолий Приставкин - Смерть Петра Скавлукова

Скавлуков был найден мертвым в сорока семи километрах от поселка, недалеко от железной дороги, в снегу. Как писала экспертиза, смерть наступила в результате действия холода на организм, подверженный до того алкогольным напиткам.

Из отдела кадров дали телеграмму на родину, в город Чайковский, отцу погибшего, а домоуправу Дьяченко было приказано съездить и привезти тело.

В тот же день он прибыл на «мазике» с порванными железными бортами. Подписав какую-то бумагу на полустанке, принял тело, погрузил в кузов, куда перед тем навалил мерзлой хвои.

Но всё равно дорОгой, когда машину сильно подбрасывало, домоуправ слышал, как тело глухо, будто камень, стучало о дно.

«Не побилось бы шибко», — думал он и смотрел на шофера. Тот придерживал машину, но потом забывался и начинал гнать снова.

Домоуправом Дьяченко стал недавно, а до того почти двенадцать лет работал взрывником, с той поры, как строил еще в заключении ветку от Тайшета на Лену. Но взрывных работ на трассе почти не было, и он стал домоуправом. Предложили, и согласился. На время, конечно.

Теперь он поглядывал на дорогу и всё беспокоился о том, чтобы у трупа, не дай бог, не откололась рука или не повредилось лицо…

«Нашел приключение на свою голову», — подумал он про Скавлукова и стал вспоминать, встречал ли прежде его в поселке… Может быть, и встречал, конечно, но совсем не запомнил. Обыкновенная внешность, стандартная, как говорится, и щеки, и глаза, и сапоги гармошкой…

Может, это он был, когда трое молодцов выламывали дверь в клубе из-за того, что их не пустили на танцы. А может…

Дьяченко повел желтым белком по снежной, утомительной для глаз дороге и стал уже подумывать о том, как надо оформить клуб, повесить портрет и набросать хвои в день похорон.

Похороны будут честь по чести, с небольшим оркестром (по пятерке на каждого), потому что смерть в поселке исключительная редкость, а тут еще ЧП, и начальству оно как серпом под колено… И больно и не вовремя. Всю организацию похорон свалят на Дьяченко, а у него своих дел под завязку. Вот хотя бы третье общежитие, там в кранах замерзла вода… Дьяченко закрыл глаза и сразу словно отгородился от всех неминуемых в его мелочной и занудливой профессии дел: от Скавлукова, клуба, начальства и кранов с замерзшей водой.

Во сне он успел зарядить и взорвать четыре шпура, а пятый остался невзорванным, они подъезжали к поселку.

В тот день Скавлуков обварил себе руку. Бригада разрывала насыпь и заменяла бракованные кольца (двенадцать миллиметров арматуры вместо пятнадцати), а Скавлукову было поручено плавить на костре битум. Для заливки труб. Во время одной из подносок он нечаянно плеснул расплавленный битум на руку.

Обожженную кожу вместе с приварившимся теперь битумом в медпункте отделили пинцетом, обнажив в четверти руки красное мясо. После наложили повязку и дали на семь дней бюллетень. А в бригаде сказали: «Везет же человеку, отоспится теперь».

И Скавлуков уехал на попутке в поселок.

Это был совсем не тот поселок, который Скавлуков знал по выходным дням. Тогда он кишел кишмя народом, а в общежитии от радиолы и хлопающих дверей начинали болеть уши. А весь твой день заведомо, тебя не спросясь, распланировали твои дружки. Сон до десяти утра, завтрак в столовой с поллитрой под столом, легкая прогулка по центральной улице, которую они про себя звали «первой Брянской», с заходом в женское общежитие, так сказать, разведка перед боем. После — обед, опять сон, сладкий, дремотный, без обязывающего срока, почти до ужина. Теперь уже крепкая выпивка с легкой закуской, чтобы быстро не трезветь, и фланирование по направлению к клубу, где единожды и навсегда была одна программа: кино и танцы под радиолу. Небольшое разнообразие в воскресный день вносили шумные драки, воскресники и отсутствие водки в магазинах. Тогда с базы доставляли одеколон «Ай-Петри». Пьяных было меньше, а изо рта мужчин исходил благоуханный одеколонный запах.

В будний день в общежитии и на улице было странно пусто, а Скавлукова чрезвычайно удивило, что их поселок такой маленький размером.

Он прежде никогда не замечал этого.

Скавлуков сходил в столовую, заглянул в клуб, также пустой, и вернулся в общежитие.

В комнате на столе обнаружил письмо и обрадовался, это от знакомой из Иркутска, а не из дома, откуда он ничего интересного в письмах не ждал.

Лежа прочел письмо, потом напечатанное на конверте поздравление с 1 Мая, потом еще печати и штемпеля.

По числу определил, что письмо провалялось на почте целую неделю, но недолго над этим думал и заснул.

Встал и снова пошел в столовую. Но ел плохо и чувствовал себя смутно, точно с перепоя. А когда официантка принесла вместо гречневой каши лапшу (это здесь и прежде делали), он вдруг вскипел и потребовал жалобную книгу.

Морщась, чувствуя неприязнь к самому себе, он писал в книгу карандашом всякие гневные слова, тогда как девушка, зардевшаяся, ненавидящая его, повторяла:

— И пишите… Мне плевать на ваше бумагомарательство! И треплют, и треплют нервы, и ходят тут! Сами бы поработали, узнали бы… Пишите! Пишите!

Потом Скавлуков стоял около железного окошка автолавки с книгами и разглядывал обложки. Пробормотал, раздражаясь снова без причины:

— Понаписали так, что читать негде…

Вот эта, например, «Горячее сердце»… Ну, что в ней? Может, она та самая, где вся правда-то и есть для Скавлукова. А может, так себе…

Почему-то вспомнилось, как в войну, в эвакуации давали им в школе ботинки. Высыпали целую груду на пол в учительской и сказали: «Выбирайте!»

А он вертел их, и ничего не понимал в ботинках, и всё вспоминал маму… Она бы только взглянула и сказала: «Вот эти!» Ему понравились тогда одни с очень красивыми шнурками, и он выбрал их. А потом они сразу почему-то промокли, эти ботинки, а когда он положил сушить, вдруг сморщились и задеревенели, и он не мог надеть их на ноги. И заплакал.

Скавлуков глядел на книги и наугад брал то одну, то другую. Наконец он выбрал книгу с яркой обложкой: «Наш паровоз, вперед лети» — и сунул ее в карман. В общежитии, не раздеваясь, прилег, открыл книгу и уснул на второй странице.

Вечером его совсем забрала тоска, и он решил идти в управление. «С утра наскандалю, полегчает», — думал он. С этой мыслью и уснул.

Утром встал позже всех и обнаружил, что воды в кране нет. Замерзла. Опять подумал зло: «Схожу в управление!» И, решив идти, успокоился сразу.

На улице встретил своего мастера и поздоровался:

— Здравствуйте, Артем Иванович…

— Здравствуйте, Скавлуков, — сказал тот.

— Вот загулял, — сказал Скавлуков и показал на руку. — А у нас вода замерзла в общежитии.