Василий Соколов - Избавление

- Дозвольте, а как насчет приема?

- Ни о каком приеме не может быть и речи, - отрезал начальник и кивнул на стену с портретом: - Неужели вы думаете, что ему есть время принимать вас? Государственных дел по горло. Вам это понятно?

- Понимаем, - с видимым согласием промолвил Митяй. - А куда же подевалось письмецо, составленное на его имя?

- Ваша жалоба направлена по назначению. Ждите ответа.

Начальник милиции вернул мешок с провизией, даже вручил билет на обратную дорогу, извинившись за столь долгое разбирательство.

Расспросив, как попасть на Павелецкий вокзал, Митяй потопал туда. Дождавшись поезда, он забрался в вагон, присел, набил в самокрутку щепоть махорки, закурил взатяжку и подумал: "Жаль, что не пустили. Эка досада". Ужасался: с каким же настроением заявится в Ивановку? Спросит Игнат: "Был у Сталина?" Что ответить? Молчать да глазами хлопать? Куры на смех поднимут... И Митяю неожиданно пришло на ум - уверить всех, что в Кремле он, конечно, был и, мол, принимал его самолично Иосиф Виссарионович. Кабинет у него просторный, и в нем... Что же в нем-то? Ну, ясно, стол, а какого дерева - красного или дубового - не разглядел. Кресла высокие, как в старину. На столе лампа. Конечно, лампа имеется. Не будет же он в темноте сидеть, коль по ночам трудится. "И вот, значит, усадил меня в это кресло, сам ходит, трубкой пыхтит и замечает: "Мудро, товарищ Костров, поступили, что приехали совет держать. Знаю я ваши заботы, по ночам не сплю - думаю. Бюрократов и всяких вредных элементов - беспощадно изгонять!" Он помедлил, а я ему головой киваю: дескать, верно, товарищ Сталин, гайки нельзя отпускать, иначе колес можно лишиться. Дальше он переходит к нуждам артели и эдак с прищуром говорит: "Разберемся. Не такие невзгоды ломали, а эти в два счета ликвидируем". Потолковал со Сталиным. Думаю, пожалуй, на этом и хватит. Дел-то у него государственных уйма. Дал он мне денег на дорогу и, прощаясь, по-свойски сказал: "Пусть, дорогой Митяй, будет вам неведом страх. Наша жизнь - это борьба, и выходят из нее победителями только бесстрашные!"

Митяй был так захвачен этой воображаемой сценой встречи, что и въявь, совсем зримо, представил Сталина и себя в его кабинете, и так поверил в эту встречу, что ехал в Ивановку с ощущением сбывшихся желаний.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Узнав, что с Завьяловым случилось непоправимое, - надо же, подорвался, бедняга, на противотанковой мине! - и работники военной комендатуры, прибыв на место происшествия, констатировали, будто офицер штаба тыла вез в "додже" трофейное имущество, проще говоря, барахло, генерал Ломов забеспокоился. Ведь и на него могут пасть улики. Он занемог и слег в постель. Врач определил, что у Ломова микроинфаркт, и по его настоянию генерал лежал пластом, не двигаясь. Попросил командование отправить его лечиться в Москву, и командующий фронтом, навестив генерала в отведенном для жилья особняке, покинутом каким-то венгерским графом, намерился было сразу переправить больного на самолете.

- Товарищ командующий, - взмолился слабеющим голосом Ломов. - Нельзя мне... Болтанку в самолете не снесу. Лучше поездом... Отлежусь малость. Приду в себя...

- У мужа сильно развито предчувствие, и оно никогда не обманывает, всерьез уверяла жена Ломова, Елизавета Илларионовна. - Доверьтесь мне... Уж я его довезу в сохранности.

- Ну, ладно, - согласился командующий.

Несколько дней потребовалось на сборы Ломову. Нашлись верные люди. С помощью их Елизавета Илларионовна развернула бурную деятельность по части "трофеев". И когда самому Павлу Сидоровичу немного полегчало, он встал, пытался ходить по комнате, даже собирался куда-то поехать, жена насильно уложила его в постель.

- Куда тебя понесет? Хочешь, чтоб и впрямь тебя паралич разбил? Как я без тебя останусь? Как? Лежи и не рыпайся.

- Но...

- Что "но"? - догадливо опередила Лиза. - Во всем управлюсь. Это уж доверься мне... Кстати, я добилась, нам выделяют спецвагон. Не погоним же его пустым, надо чем-то загрузить.

- Славно, славно. Ты у меня правая рука, вторая моя жизнь, улыбнулся довольный Ломов.

Приготовления к отъезду закончились через неделю. Генералу Ломову полегчало, но, поскольку документы уже были заготовлены, жена внушила притвориться больным и лежать, только лежать.

- Охай, охай больше - приходящий врач, как и все врачи, ведь милосерден. К тому же в болезнях-то разбирается, как малограмотный в чтиве!

Ломов так и поступил: постанывал, когда приходил лечащий врач, а стоило тому уйти, поднимался с постели.

И вот наконец они едут. Едут в отдельном купе. Генерал чувствовал себя в здравии. Жена, однако, изнывала, кляня дорогу: все-таки пересечь в тесном, душном и трясучем вагоне чуть ли не пол-Европы для женщины в годах, к тому же располневшей, как шутил муж, на военторговских харчах, весьма утомительно.

Остаток дня скоротали в безделье, в скуке: часами ели яства, припасенные Елизаветой Илларионовной, часами созерцали в окно пейзажи.

- Да ты, Павлуша, сними с себя всякую амуницию, - усмехнулась Лиза.

- Привычка фронта спать во всем, - ответил он.

Уже вечерело.

Павел Сидорович все же снял китель, не ставя лестницы, подтянулся на руках и улегся на верхней полке.

Шел поезд, гремели на стыках рельсов колеса, поддувал ветер в приоткрытую щель окна. Спать не хотелось. И как ни старался генерал Ломов чувствовать себя успокоенным - отправили лечиться в Москву, считай, назад уже не будет возврата, вагон с имуществом следует в целости и сохранности, - все же какая-то навязчивая, гнетущая мысль скребла за сердце...

"А в чем, собственно, дело? - думал Ломов, глядя в темный потолок. С Венгрией, поди, уже покончено, сломали неприятеля, возвращаемся победителями... Теперь только жить! Кто нас, меня может упрекнуть в чем-либо? Страдал солдат - страдал и я, генерал Ломов. Сорок первый год. Тяжелый год... Выходил из окружения... А впрочем, стоит ли об этом вспоминать? Что было - быльем поросло..."

Гремел поезд, минуя полустанок. Внешний свет закрадывался в вагон, бликами полз по стенам, потолку, и опять меркло.

"Воевать научились, теперь нужно научиться жить, - не переставал думать Ломов и переходил к чисто практическим соображениям: - Значит, так... Приедем, в Москву, попрошу ребят сгрузить и свезти на дачу имущество, часть оставлю себе, а какую-то долю ссужу нужным людям, тому же влиятельному Николаю... Жалеть не придется, ибо окупится сторицей... Помогут и в мирном устройстве наладиться, помогут занять должность, если, конечно, не вернусь туда же... Должностей теперь, после такой опустошительной войны, перебившей ценные кадры, хватит на всех - больших должностей. Только было бы желание да работала голова... Заживем, слышишь, Лиза, заживем?" Что это он спросил вслух или подумал? Нет, только подумал.