Ронни Касрилс - Вооружен и опасен. От подпольной борьбы к свободе

Однако первая официальная реакция со стороны правительства заключалась в том, что эта бойня была якобы «спровоцирована кампанией массовых действий АНК». Когда средства массовой информации отказались принять эту версию, правительство прибегло к проверенной и испытанной теме насилия «чёрных против чёрных».

Затем, 18 июня Национальная партия заявила о том, что она начинает кампанию набора членов партии в чёрных посёлках, а 20 июня Де Клерк отправился в Бойпатонг в качестве «миротворца». Но эта стратегия дала в то время обратный эффект. Вместо того, чтобы принять его в качестве спасителя, Де Клерка выгнали из Бойпатонга. Это привело к тому, что полиция вновь начала стрелять и вновь погибли мирные люди. Но правительство не изменило своей тактики.

Когда мы планировали марш на Бишо, мы исходили из того, что в августе мы совершили марш на Преторию, в котором приняло участие 120 тысяч человек и который прошёл мирно, поскольку полиция вела себя сдержанно. Мы ошиблись в планировании марша на Бишо, полагая, что в присутствии международной прессы и наблюдателей из Комитета мира сискейские войска не решатся открыть огонь. Мы исходили из того, что Претория порекомендует Гкозо не прибегать к такой мере.

Разница между маршем на Преторию и другими демонстрациями в августе с маршем на Бишо заключалась в том, что в первых случаях САДФ и южноафриканская полиция несли прямую ответственность за поддержание законности и порядка. По сути дела, то же самое относилось и к Сискею. Но внешне выглядело это так, как будто мы сталкивались с чёрными солдатами номинально независимых вооружённых сил Сискея. Мы сделали ошибку, думая, что Де Клерк не разрешит Гкозо осуществить расстрел демонстрации. Возможно, мы недооценили соблазн для Претории ещё раз использовать карту насилия «чёрных против чёрных».

Я уверен в том, что мы попали в заранее запланированную засаду. Но даже если бы это было не так, то не успела затихнуть стрельба, как раздался залп дезинформационной войны, и уж в этом-то не было ничего случайного.

Как в Бойпатонге, так и в Бишо официальные представители правительства немедленно обвинили в резне… жертв этой резни. Через час после расстрела контролируемое правительством «Радио Алгоа» выступило с утверждением, что «группа людей прорвалась со стадиона и двинулась на сискейских солдат, стреляя на ходу. Сискейские солдаты действовали в порядке самообороны и начали отстреливаться». Невероятно, но в новостях по контролируемому правительством телевидению в этот вечер диктор, комментируя кадры расстрела, заявил: «Из этих съемок видно, насколько трудно было определить, откуда велась стрельба».

Там было слишком много международных наблюдателей, официальных лиц, наблюдавших за соблюдением мирного соглашения, и журналистов, которые сами попали под огонь со стороны сискейских войск, чтобы дезинформация такого рода вызывала доверие. Но в последующие дни и недели пропагандистская война продолжалась, и я стал основной её мишенью.

В то время как гнев жертв и чёрной общины в целом был направлен на Преторию и Гкозо, южноафриканское правительство поспешило обвинить во всём АНК и, особенно, коммунистов. Де Клерк утверждал, что насилие было вызвано массовыми действиями, а не права людей подавлялись с помощью насилия. Массовые действия якобы вызывали опасные эмоции и вообще они были бесполезными, поскольку двери для переговоров были широко открыты. К их чести, министр иностранных дел Великобритании, премьер-министр Австралии, заместитель государственного секретаря США по африканским делам — все они возложили вину на истинных виновников — на сискейские войска и, в конечном счёте, на их военных и политических наставников в Претории. Однако часть национальной и международной прессы (особенно правая британская пресса) подхватила утверждения Де Клерка. Крис Хани и я стали основными целями атаки. Как и в случае с истерикой вокруг «Красного заговора» — операции «Вула», послышались призывы к АНК избавиться от коммунистов в его рядах.

Идея использования прямого действия подавалась как зловещий инструмент, применяемый исключительно коммунистами. При этом игнорировался тот факт, что соответствующее решение исходило от национального и регионального руководства АНК, от профсоюзов и от партии. Игнорировался также тот факт, что в Южной Африке были места, где свобода не существовала, и что демонстрации были единственной формой политической деятельности, доступной для подавляющего большинства южноафриканцев, попрежнему лишённых политических прав.

Крис и я были обвинены в использовании людей в качестве пушечного мяса, хотя и мы, и остальные руководители были во главе демонстрации и лично попали под огонь.

Злобные обвинения против массовых действий были лицемерными. Те, кто выступали против них, первыми аплодировали демонстрациям в Восточной Европе в 1989 году. Студенты на площади Тяньанмынь в Пекине рассматривались как герои. Там именно китайское правительство, а не лидеров демонстрации обвиняли в том, что против студентов использовали танки. В Южной Африке виновниками были жертвы.

Как человека, имя которого ассоциируется с массовыми действиями и который возглавлял прорыв через забор, я обнаружил, что лучи всех прожекторов сошлись на мне. Я был обвинён в преступном пренебрежении к человеческой жизни, в игнорировании закона, мирного соглашения и безопасности наших сторонников.

Назначенная правительством Комиссия Голдстоуна, решительно осудив сискейских солдат, одновременно рекомендовала АНК наказать меня вместе с другими организаторами марша за решение вести демонстрантов через пролом в заборе. Тот факт, что АНК отверг эту рекомендацию, ясно показывал, что решение было коллективным, а я выполнял инструкции. Но это не остановило критиков. Не остановило их и то, что Мандела публично выступил в защиту действий Хани и моих, и подтвердил, что мы были преданными и дисциплинированными членами АНК.

Меня спросили на холме в Бишо, сожалел ли я об этом. «Человек не может сожалеть о том, что он делает с убеждением и опираясь на оценку коллективного руководства, — ответил я, глубоко порывшись в своём сознании. — Мы всё время несём потери… Мы не можем сожалеть о том, что мы пытаемся двигаться вперёд». Эти слова были использованы частью прессы, чтобы создать впечатление о том, что меня не волновала гибель людей.

На деле я был опечален до глубины души. Толчком для моего участия в политической деятельности была бойня в Шарпевилле. Сейчас меня обвиняли в том, что я вызвал сходную бойню. Я разделял печаль каждой семьи, которая потеряла любимого человека. Тот факт, что я действовал не в личном качестве, что все мои действия основывались на решениях моей организации и осуществлялись после консультаций с моими товарищами по руководству, придавал мне силу.