Борис Вальбе - Помяловский

Любопытны портреты этой «коммуны», представленной на семейных вечерах Игната Дорогова.

Макар Макарыч Касимов, помощник столоначальника и бухгалтера одного акционерного общества, он разночинец, он, как видно, лишен светского лоска Паншина, не поет романсов, не играет на фортепьянах бетховенскую сонату. Муштрованная ласковость и дрессированная любезность это — его основная черта. С первых слов он завязывает беседу о дороговизне. «Завязался оживленный разговор. Вспомнили те времена, когда фунт хлеба стоил грош и даже менее; перебрали, что ныне стоят свечи, сахар, мука, мыло, дрова, квартиры и т. п. Непринужденно и бойко лилась речь; Макар Макарыч один за другим выводил на свет божий поразительнейшие факты. Вся душа его кипела; он был в своей сфере».

Помяловский, столь щедрый на большие публицистические отступления в чисто художественном оформлении образов, в портретном своем мастерстве предпочитает сжатость и экспрессию.

Вот, например, фигура другого дороговского гостя, экзекутора Семена Васильевича Рогожникова, любившего посмеяться над дамами, ненавидевшего католиков, лютеран и ученых. «Глаза его тусклы, нос кругл, щеки большие, шея короткая — живое олицетворение паралича». «На сцену выдвинулся в лице Рогожникова служебный вопрос, коренной вопрос этих людей».

Рассказы Рогожникова о помпадуре-директоре — это одна из колоритнейших страниц русской литературы о чиновничьем быте царского самодержавия. Речь идет о молоденьком, хорошеньком, умненьком «чиновничке» Меньшове, одевавшемся «чистенько и щеголевато» и «выкинувшем такую штуку — ни больше ни меньше, как влюбился в чиновницу, тоже бедную девочку». Тут характерно, что это сообщение о любви Меньшова вызывает всеобщее изумление.

— То есть как влюбился? — спросил Дорогов.

— Вот как в романах влюбляются…

— Ну, полно! — сказал Дорогов.

— Поросенок, — прибавил Макар Макарыч.

Это событие для всех — своего рода экзотика.

«Вот наш Меньшов сам не свой, на седьмом небе, всех своих товарищей перецеловал и на радостях сдуру разлетелся к нашему директору — «так и так — говорит — жениться хочу».

Здесь следует чисто гоголевская сценка, как директор по «высшим соображениям» запрещает жениться.

«Я вас под арест посажу, лишу награды, замараю ваш формуляр. Народите детей, воспитать их не сумеете, все это будут невежды, воры, писаря, канальи! Вы хотите государство обременять! Зачем вам дети, скажите-ка! Как вы их будете растить? Драть начнете, ругать каждый день, а они играть в бабки, в свайку, в орлянку, таскать гвозди из заборов, копить кости и продавать эту дрянь, чтобы добыть грош на пряники. С горем пополам научите их читать да писать и кончится тем, что поместите их куда-нибудь в писцы, и правительство же должно будет учить их правописанию. Вот жених-то! Повернитесь-ка, я на вас в профиль погляжу… Ничего, повернитесь, повернитесь!.. Ай да жених! Я сам, батюшка, холостой человек… Отчего? А что я стану с детьми делать? Пороть их каждый день, а с женой браниться? — а ведь этак-то нельзя, милый мой». В этом монологе директора-помпадура дана беглая, но выразительная картина положения детей в чиновничьей семье, и все это дано в нескольких строках.

Расстроив, путем всяких гнусностей, клеветы и инсинуаций свадьбу, директор отдает милостивый приказ, «чтобы Меньшова переместили на старший оклад, там вакансия есть, и чтобы к празднику назначили ему награду».

Гости Дороговых фиксируют свое внимание, конечно, не на «моральном факторе» этого происшествия, а исключительно — на выгоде. Все рады, что на освободившуюся вакансию Меньшова устроится сын Макара Макарыча Касимова.

Общее мнение этой коммуны: «И прекрасно сделал генерал. Беда жениться недостаточному человеку». Брак по любви для этих людей легкомысленная фанаберия. На первом месте должны быть расчет и выгода. Выпукло выступает эта мораль также в сцене сватания директора Подтяжина к дочери Игната Дорогова. Возможность такого брака пожилого директора с молоденькой чиновничьей дочерью вызывает энтузиазм в «чиновничьей коммуне». «Чиновничья коммуна, — повествует Помяловский, — связанная родной кровью, была глубоко потрясена, когда услышала, что в их родню вступало такое влиятельное лицо, как генерал Подтяжин. Казалось, сильная, огромная, благодеющая рука поднималась над коммуной и готова была бросить в среду ее чины, кресты и оклады. Эта в своем роде оригинальная коммуна, сплоченная в одну массу, перерождавшаяся в продолжение ста лет от чистого, кровного плебейства в полумещанское чиновничество, с трепетом и замиранием сердца думала, что семьи ее, вышедшие когда-то из народа в лице знаменитой прабабки, теперь акклиматизируются в департаментах окончательно, и тогда кто посмеет сказать, что родоначальники ее — мужики и мещане? В увлечении родные мечтали, что со временем можно будет сказать о департаменте жениха «департамент наш»; он весь наша родня; и молодое поколение, которое лежит в пеленках, здесь же найдет впоследствии приют».

В этой замечательной сцене Помяловский дал очень тонкий социально-психологический прогноз о путях развития разночинства как промежуточного общественного слоя. Революционные элементы разночинства были выразителями борьбы крестьянства за ликвидацию крепостничества, за американский путь развития России. Из этих элементов и вышли впоследствии представители революционных течений вплоть до предшественников марксизма. С другой стороны, определенные элементы разночинства увеличивали ряды растущей буржуазии. В «чиновничьей коммуне» преобладает именно последняя тенденция. Правда, здесь Помяловский показывает и образ, восстающий против среды Игната Дорогова и установленных в ней воззрений. Мы имеем в виду Надю Дорогову, центральную героиню второй части трилогии Помяловского. Ее борьба за право на любовь, против традиционного брака по расчету — основной сюжет «Молотова». Возвращаясь к «чиновничьей коммуне», надо отметить здесь образ, наиболее удавшийся Помяловскому, образ Дорогова. В лице Игната Васильевича Дорогова, говорит автор, «древняя кровь окончательно очистилась и возвысилась. В каком же направлении шло это «очищение и возвышение».

Игнат Дорогов не только законченный тип чиновника, но являет собой своеобразное мироощущение индивидуалиста-мещанина. Его программа была — «жениться лет под сорок, когда бы понадобилась хозяйка, сиделка, стряпуха, когда нельзя ожидать большого плодородия, а следовательно, больших расходов и забот по любовному делу». Вопреки программе он женится рано, по любви, на дочери Мавры Матвеевны, но скоро наступают будни, Игнат Васильевич от тоски начинает кутить.