Юрий Семенов - Комиссар госбезопасности

«Хитрющая до смерти», — вспомнил Михеев слова Петрова. Ему так и хотелось сказать: «Милая вы бестия. Вы же уверены, что ни на какой развод он не решится, да и вы о нем не думаете. Тоска вас заела, не знаете, куда деть себя…»

— Работать бы вам пойти… — как-то вырвалось у Анатолия Николаевича, и он заметил на ее лице разочарованную ухмылку.

— Рецепт на лекарство от скуки, — усмехнулась она и напомнила: — Но я вас спрашивала о другом.

Михеев смягчил ответ улыбкой.

— Вам разве не подсказывает женская интуиция, почему я пришел?

— Да, да… Значит, говорил. Он и сегодня мне о разводе заикался… Я начинаю жалеть, что подозрения его напрасные. Я бы не скрыла, если бы завела кавалера, ей-богу, сказала бы. Так мне кажется… Ну и пусть… Только, конечно, глупо. Вот она и вся, его любовь. Пусть ищет себе такую, которая… За которую душа будет спокойна. Серую клушку! — закончила она язвительно.

— Не сочтите бестактным мое вторжение, но я безоговорочно верю вам. Я чувствую, вы искренни. Видимо, вы нарочно позлить его захотели и в чем-то переборщили, а разубеждать не захотели.

Она вздохнула и посмотрела на Михеева так, будто сейчас только увидела его.

— Извините и вы меня, Анатолий Николаевич. Скажите, сколько вам лет?

— За что же извинять? В сентябре перевалит на четвертый десяток.

— Тридцать! — удивилась она, хотя на глаз дала ему немногим больше. — Вы, должно быть, много пережили, коли так понимаете других…

— Не знаю, не задумывался об этом.

— Наверное, вы правы, переборщила я. Возмутилось все во мне… В какой-то момент надо было положить ему руку на шею и по-человечески, душевно поговорить. А я ударилась в другую крайность. — Она поднялась, пошарила рукой за буфетом, достала початую бутылку коньяка, поставила на стол.

Наблюдая за Юлией Викторовной, Михеев догадался, о какой крайности она говорит, даже несколько смутился от неожиданности. И, пытаясь снять наступившую неловкость, шутливо воскликнул:

— Сейчас бы Леонида Владимировича за стол да по рюмке за мировую!

— Он коньяк не пьет, — продолжала держать руку на бутылке Юлия Викторовна.

— Кто же? — разыграл простачка Михеев.

— Я, Анатолий Николаевич, я, кто же еще, — произнесла она так, будто говорила: «Неужели вы можете в это поверить?»

— Наговариваете вы на себя…

— Неловко признать, скажете, взбалмошная, эксцентричная бабенка… Пошла я неделю назад во МХАТ на «Горячее сердце». Насмеялась досыта, вернулась домой под впечатлением куражей купца Хлынова, его Москвин играл. Вспомнила, как он нарядился разбойником, разыгрывал из себя злодея… И пришла мне блажь в голову. Вспомнила про бутылку коньяка. Брат проездом был в Москве, к его встрече купила, а он с вокзала на вокзал, на обратном пути пообещал заехать… Я не переоделась после театра, решила разыграть Леонида. Налила рюмку, выпила и пошла его встречать. Мне хотелось, чтобы он запах унюхал… Подождала его на улице, потом решила, что опять задерживается на работе. Вернулась домой, а он уже в постели. И такого мне наговорил, что у меня голова кругом пошла. А тут еще запах коньяка учуял… Я уж и не рада была, что затеяла, но объясняться не стала. Да он и не стал бы слушать объяснения… И вот решили на развод подать.

— Ну что же, раз вы решили… — сухо произнес Михеев, вставая и надевая фуражку.

— Вы меня осуждаете?

— Ну коль вам все равно, Юлия Викторовна… Помочь можно, когда знаешь, что хотят люди…

— Хорошо, мы сами с мужем разберемся. Обещаю, — решительно заверила она, и Михеев понял, что не зря потратил время.

…В управлении Михеев первым делом зашел в кабинет к Петрову, показал тому жестом, чтобы не вставал.

— Только что говорил с Юлией Викторовной. Хорошо потолковали. Ума в ней больше, чем хитрости. Вы верите в мою искренность?

— Безусловно.

— Так вот верьте и своей жене. Она порядочная женщина. Без фальши. Ну а как она разыграла вас, пусть сама поделится. Приласкайте ее да по-людски миром поговорите. И все наладится. Уверяю вас.

— Спасибо вам!

— Не за что. И вы дома прекратите жить, как морж на лёжке. Изобретательнее будьте. Друзей заведите. В театр ходите, на выставки… И не ревнуйте жену до безрассудства. Этим вы ее унижаете. Пусть на нее другие глаза пялят, мелким бесом рассыпаются перед ней. На то и красота, чтобы привлекала. Все поняли?

Петров от неожиданности такого заключения не сумел произнести ответного слова, только согласно и с охотой кивнул.

С наступлением темноты все, что было предназначено для обнаружения подпольного радиста, Ярунчиков привел в повышенную готовность. Приближалось время предполагаемого выхода радиста на связь «в установленном режиме». Должно было замкнуться важное контактное звено, чтобы без сомнения выявить скрытую сеть вражеской резидентуры.

Ярунчиков с необычной поспешностью отвечал на телефонные звонки, возбужденно прохаживался по кабинету, много курил. Однако при этом он довольно основательно занимался текущими делами, спокойно выслушивал доклады сотрудников, подписывал бумаги, что в общем-то уравновешивало его нетерпеливое ожидание главной вести.

Пришел Плетнев со свернутым листочком в руке, быстро прошел к столу, сел, начал рассказывать:

— С Осиным в Бровцы ездила жена летчика, некая Римма Савельева. Живет в Киеве с больной матерью, надолго оставить ее одну не может. Иногда навещает мужа в гарнизоне подо Львовом. Он служит в авиационном полку, молодой, перспективный капитан, командир эскадрильи, боевым орденом награжден во время финской кампании.

— Что же ее связывает с этим, с Осиным? — медленно спросил Ярунчиков.

— Чем может нравиться видный мужчина интересной женщине… — начал было Плетнев, но бригадный комиссар не дослушал его.

— Меня не интересуют постельные подробности, — резковато перебил он. — Докладывайте с чекистских позиций.

— Я обратил внимание на две детали, — быстро перестроился Дмитрий Дмитриевич. — Во-первых, Савельева встретила Осина в тот вечер, когда они ездили в Бровцы, очень даже располагающе, как будто соскучилась по нему. Во-вторых, когда он показал ей в сквере какие-то фотографии, Савельева сникла, явно перепуганная увиденным. Чем таким подействовал на нее Осин? Что за снимки он ей показал? Ох как они меня заинтересовали! Не может быть, чтобы у «красавца мужчины» в железном ящике на работе не оказалось чего-нибудь привлекательного для нас. Думаю, завтра он сунет фотографии обратно под замок. Надо бы нам заглянуть в этот любопытный сейфик.

Ярунчиков, помедлив, ответил:

— Утром видно будет.

Станция пеленгации не давала вестей. Подпольный радист не выходил на связь. Да и время еще не подошло, судя по предыдущим передачам. Грачев ежечасно докладывал: «Точка. Грач.». Это означало, что объект наблюдения — Хопек на месте и никуда не выезжал.