Юрий Семенов - Комиссар госбезопасности

— Нам хорошо известно об этом, — вставил Парсегов.

— Я говорю об этом потому, что у бойцов не хватает этого простого и крайне нужного на сегодняшний день оружия — бутылок с горючей смесью, все они наперечет. А с гранатами и вовсе дело обстоит неважно. Мне думается, необходимо экстренно выделить группу интендантов для того, чтобы они организовали бесперебойный ежедневный выпуск партий бутылок с горючей смесью и отправку их в передовые части. Нужно солидно организованное производство, а не кустарная работа.

Кирпонос тут же вызвал к себе начальника тыла фронта.

Михеев продолжал:

— В Киеве я встретил Бурмистенко и секретаря горкома партии Шамрыло, говорил с ними по вопросу бутылок. Обещали сегодня обсудить это дело и добиться решения в штабе обороны города. Сегодня бы подключить и наших интендантов. Им в подмогу дам расторопного особиста. На пару дней хотя бы, для крутой завязки.

— Пусть особист и возглавит группу, — решил Кирпонос.

Вернувшись к себе в домик, Михеев прилег. Но, возбужденный, долго не мог уснуть. Ему казалось, что прошла не одна ночь после того, как он приехал на фронт, а много дней, заполненных непрерывным движением, встречами с людьми, боевыми событиями — всем тем, что обострило его ответственность за положение дел на фронте. И эта ответственность, понятая нынче совершенно отчетливо и резко, заставляла действовать, не давала удовлетвориться расплывчатым «пытаемся»…

В разведотдел фронта доставили пленного гитлеровского подполковника — старшего офицера штаба группы-армии «Юг». Самолет, на котором он летел, был сбит, подполковник выбросился с парашютом.

Пленный отказывался давать показания. И тогда его препроводили в особый отдел фронта.

Михеев только успел заснуть, когда Ярунчиков пришел доложить ему о необычном пленном.

— Ну и допросил бы сам… — разбито поднялся Анатолий Николаевич, надевая портупею с маузером.

— Он головы не подымает, скулами только шевелит, — объяснил, оправдываясь, Никита Алексеевич.

— От Кононенко, Плетнева нет вестей?

— Нет. Плесцов выехал сюда, в Бровары. Просил вам доложить, что командарм Горбань принял надежные меры.

— Даже надежные, — удовлетворительно повторил Михеев. — Значит, командующий фронтом уже выдвинул туда часть мехкорпуса.

— Грачев из Киева вернулся, — продолжал Ярунчиков. — Пятерых комсомольцев отобрал в горкоме. Толковые ребята, я говорил с ними. Один рацию знает. Пойти в тыл врага с охотой согласились. Лойко занимается с ними…

— Значит, не дает показаний фашист, — как-то иронически произнес Михеев, надевая фуражку и выходя из дома. — А у нас что, есть особые возможности заставить говорить? — И немного погодя спросил: — Как узнали, что он подполковник из группы армий «Юг»?

— Документы взяли, да и погоны у него..

Возле домика, в котором находился секретариат, Михеев увидел Стышко и Лойко с группой молодых, разношерстно одетых парней. У ребят на плече были винтовки, Лойко держал в руке свернутые трубочкой листы бумаги. Было видно, они собрались стрелять по мишеням.

— Грачева питомцы — комсомольцы? — догадался Анатолий Николаевич и, вопросительно глянув на Ярунчикова, спросил: — А Стышко почему не выехал с опергруппой на передовую?

— Пришлось заменить. Грачев предлагает Василия Макаровича руководителем чекистско-разведывательной группы за линией фронта.

Михеев невольно перевел взгляд на Стышко и молча согласился. Лишь поинтересовался:

— И Лойко включили в группу?

— Да. Вторым помощником Стышко просит дать ему Ништу. У меня нет возражений.

Михеев снова согласился, а Ярунчиков продолжал:

— С молодежью запланировали занятия: как вести себя на оккупированной территории, что делать при встрече с врагом, пользование правилами конспирации. Грачев достал наглядные пособия по немецкому вооружению — танки, самолеты, пушки. Утром уже урок проводил. Я сам с интересом узнал о некоторых тонкостях, как, например, по проводной связи — кабель красный, зеленый, желтый — определить род войск противника. Маловато лишь времени на подготовку… Легенды разрабатываем каждому: кто такой, откуда. Самое подходящее — сделать их всех бывшими заключенными, из лагеря, мол, погнали на восток, во время бомбежки разбежались.

— И мальца представить заключенным?

— Миша его звать, Глухов. Ему не нужна легенда, своя, настоящая биография в самый раз. Из-под Бердичева отец увез его с матерью на машине, во время бомбежки родители погибли. Теперь домой возвращается.

— Хорошо, готовьте, — еще раз окинул взглядом группу ребят Михеев и зашагал к крыльцу школы.

Он сразу приказал привести пленного подполковника, распахнул окно в кабинете, сел на подоконник.

— Переводчика позовите! — подсказал он дежурному по отделу.

За окном, возле телеги, копошилась клушка с цыплятами; двое мальчишек, натуженно кособочась, пронесли неполные ведра с водой; где-то часто и зовуще подавал голос молодой воробей, а издалека доносился стук молотка — красноармейцы ладили штакетный забор.

Когда ввели пленного, Михеев словно и не обратил внимания на него — солидного, с двойным подбородком гитлеровца, а подозвал переводчика и спросил?

— Как думаешь, Акопян, этому типу известно, где он находится?

— Если он по-русски в самом деле не понимает, то откуда ему знать?

Пленный стрельнул в сторону говоривших взглядом острых, маленьких глаз, убрал руки назад.

— Так вот переведи ему: комиссар государственной безопасности говорить с ним будет, пусть подойдет поближе.

Акопян перевел, и гитлеровец подтянуто, с напряжением подошел к окну. Настороженное внимание вызвал у пленного комиссар, у которого очень понятное служебное назначение — государственная безопасность.

— Переведи, Акопян, — встал с подоконника Михеев. — Комиссару доложили, что пленный подполковник упрямствует, не дает интересующие нас сведения.

Акопян следом переводил.

— Комиссар ставит в известность, что подполковник находится в особом отделе и при здравой оценке своего положения должен понимать, что его дальнейшая судьба зависит от него самого.

Выслушав переводчика, пленный невольно кивнул, и его второй подбородок еще больше напрягся.

— У меня нет ни времени, ни желания на дальнейшие разъяснения, — продолжал Михеев.

— Это переводить? — спросил Акопян.

— Я скажу, чего не переводить, — направился к столу Анатолий Николаевич, придвинул стул, но не сел, добавив: — Но если сам хочет о чем спросить, пусть спрашивает.

Пленный, было заметно, мучительно раздумывал. Он сделал к столу шаг, другой, словно бы заполняя этим возникшую паузу.

Акопян нетерпеливо ждал, что переводить.