Юрий Семенов - Комиссар госбезопасности

— Подготовьте заключение и доложите вместе с делом, — распорядился Михеев. — Им врага надо бить на передовой с винтовкой, а не у нас околачиваться!

И комиссар быстро ушел.

…Плесцов заканчивал докладную в Москву, начало которой — о положении на Юго-Западном фронте — Михеев написал сам, не сглаживая жестких выводов о том, какими неимоверными усилиями сдерживается враг.

— Давай, что тут получилось, — попросил Михеев, прерывая Ивана Михайловича, быстро вписывающего сбоку листа вставку. Заметил фамилию Пригода, спросил: — Что-нибудь получили от Михаила Степановича?

— Коротенькую радиограмму, вроде с трудом передал. Бьются в окружении. Части шестой армии перемешались с двенадцатой. Нет точных данных о силах противника.

— Я читал сегодня сводку штаба шестой армии. Она так и заканчивается: «Данные не проверены, требуют уточнения», — говорил Михеев.

Читая разборчивый рукописный текст докладной, он кивал головой, а когда закончил, сказал удовлетворение:

— Все, по-моему, верно, о чем, вы говорите, не успели записать?

— О заброске чекистских групп в тыл врага и о потерях особого отдела.

— О потерях добавьте, а о заброске успеется, к тому же первая группа пока не перешла линию фронта.

— Ясно, товарищ комиссар, пойду отдам печатать, — аккуратно сложил исписанные листы Плесцов и вдруг услышал неожиданный вопрос:

— Тебя, Иван Михайлович, удовлетворяет информационная работа в отделе? В части не хочется? Не-ет, я вовсе не говорю, что дело не клеится. Наоборот даже. Только вспомнил, когда были на передовой, ты сразу к комиссару, к бойцам.

— К ним меня всегда влечет. Ну а информационная работа… Бывало не по себе. Чекистские сводки, докладные… Всюду бои, а ты будто в стороне от войны.

— Как же? На передовой бывал, в танк бутылки бросал, едва в окопе не похоронили.

— Разве что… Иначе бы перед самим собой стыдно было.

— Стыдно, говоришь, — сощурил глаза Михеев. — Не будет нам стыдно ни перед собой, ни перед людьми. Никогда не будет!

Ночь пришла темная, пасмурная и ветреная. Перекаленная дневной жарой земля блаженствовала, не могла надышаться влажной луговой свежестью. Темнота утихомирила передовую. Люди в окопах, расслабившись после изнурительного дня, наслаждались передышкой, для полноты счастья им не хватало одного: упасть и мгновенно заснуть.

В эту ночь северо-западнее Киева двое людей собрались переправиться через линию фронта, в тыл врага. Лойко и Миша Глухов, переодетые в истрепанные пиджаки, залатанные штаны и кирзовые ботинки, были в самом деле похожи на вышедших из заключения бродяг. Стышко и Ништа со своими группами ушли за линию фронта прошлой ночью. Сойтись все они должны завтра в лесочке восточнее Радомышля.

До ничейной полосы Лойко и Мишу сопровождали трое полковых разведчиков. Передав Лойко рацию в брезентовой сумке с лямками, разведчики отошли. Полежав немного и оглядевшись, Алексей Кузьмич тронул Мишу рукой и пополз к темневшей невдалеке дубраве. Остановился он в рытвине, которая опоясывала лесок, прислушался.

— Сопишь ты, Мишута, за версту слышно, — шепнул он парнишке и пополз дальше.

Как им и рассказывали, за дубравой слева тянулись два проточных озера. Отсюда предстояло свернуть правее, к оврагу, за которым можно было чувствовать себя посвободнее.

…Ночной путь им освещали вражеские ракеты. Они то и дело вспыхивали позади на передовой.

Шли без остановок. Миновав овраг, разведчики наконец присели.

— Умаялся, Мишута? — тихо спросил Алексей Кузьмич. — Теперь напрямки можно. Тут линия фронта заковыристая, не заметишь, как опять среди своих очутишься. Южнее надо брать. — И подхватил брезентовую сумку с рацией.

Они пересекли поле, обогнули село… Но добраться до леса так и не успели: начало светать. Укрылись в жиденьком подлеске. Лойко первым делом присмотрел тайник, очистил под корнем березы углубление, аккуратно протиснул туда зачехленную рацию, присыпал ее землей и укрыл охапкой сушняка.

— Передневать надо бы, да место не нравится, — вслух размышлял он. — И ждут нас вон в том лесу, время терять жалко. Может, тронемся попозже?

— А чего не сейчас? — расхрабрился Миша, хотя подыматься самому не очень хотелось.

— В такую рань нынче люди не ходят, а нам тем более шастать опасно.

Они перешли на другой конец подлеска, укрылись в кустарнике. Тут было скрытнее и дорога близко. Алексей Кузьмич постелил на влажную траву пиджак и велел Мише ложиться спать.

Парнишка быстро утих и сонно засопел. Смотря на него, Алексей Кузьмич дремотно подумал: «Ни страха у него, ни тревоги…»

Он и сам, обхватив руками колени и положив на них голову, скоро забылся. В живот ему давила рукоятка пистолета, спрятанного за поясом под рубахой. Алексей Кузьмич не стал перекладывать его, надеясь, что так он будет спать сторожко.

Очнулся Лойко от шума мотора, пополз через кусты, увидел пылящий по дороге грузовик, а в кабине — гражданского парня. «Куда, зачем он гонит русскую машину?» — думал Алексей Кузьмич, стряхивая остатки сонной вялости. Он грустно смотрел на колосившееся поле, на выгоревшее с краю село, которое, на фоне туманной полосы леса, продолжало дымиться.

Когда Лойко вернулся на прежнее место, Миша уже не спал. Мальчишка посмотрел на него осоловелыми главами, улыбнулся и спросил деловито:

— Пошли?

— Сначала пожуем, — раскрыл противогазную сумку Лойко, достал из нее по лепешке, вареные яйца, картошку и соленый огурец, приговаривая: — Народ мы бедный, колбасу дома будем есть.

А Миша ему о своем:

— Мать с отцом во сне видел. И как будто не убили их. Обрадовался, что живые…

Алексей Кузьмич, причмокивая и хрустя огурцом, вдруг спросил, отвлекая парнишку от тяжелых дум:

— Представь, выходим сейчас на дорогу, а фрицы тут как тут. Или полицай какой. Спрашивает тебя: «Чего близко к фронту занесло?»

Миша преобразился.

— Не шуткуйте, дядю, — погрозил он согнутым пальцем. — Фронт за Днепром.

— Вполне… — удовлетворился Алексей Кузьмич. — В духе фашистской пропаганды.

Выйдя из своего укрытия на дорогу, они направились к селу. Его дальнюю окраину скрывал пологий курган; на нем — опаленные взрывом воронки.

На улице разведчикам встретилась женщина с ведром воды; старик, приложив ладонь ко лбу, проводил неузнающими глазами; хрипло облаяла собака. И вдруг строгий окрик:

— Эй, подь-ка сюда!

Из приоткрытых ворот боком выплыл долговязый рябой парень с насмешливыми, хитрыми глазами. Алексею Кузьмичу он показался похожим на шофера, которого давеча видел на грузовике.

— Чего тебе? — тараща большие глаза и не останавливаясь, огрызнулся Лойко. Ему не понравился окрик.