Федор Палицын - Записки. Том II. Франция (1916–1921)

Мои мысли, и мои симпатии тянут меня к крестьянству. С ними я жил, их знаю, и никогда у нас с ними не было недоразумения и разногласия.

Наш крестьянин и его уклад обособленный. Его хотят вырвать из этой обособленности, но не думаю, чтобы он этого желал. Как ни мелки крестьянские интересы по их размерам, но они, в то же время, очень сложны, по их бытовому укладу, и не могут уместиться в общегражданские установления.

Разбирать крестьянские вопросы только в сфере крестьянских интересов и жизни было бы ошибочно, ибо оно входит в состав государства с другими сословиями. Определить эту правильную середину и составить Государство – мудрость народа, ибо жизнь должна наладиться ни на день, ни на год, а на ряд будущих поколений. <���…>

Несомненно, вопрос землевладения, вопрос краеугольный, как по отношению крупных земельных участков, так и самых мелких. И он важнее всего, и не может он решаться по желанию, по сердцу, а должен решиться вдумчиво, по указаниям жизни, по условиям быта, по условиям природы. А так как у нас все различно, то одного решения, огульно для всех, будет не пользой, а экономическим бедствием.

Что хорошо для России, то будет не годно для севера, для Полесья и юга, и обратно. По этим вопросам уже много было сказано во всяких советах и съездах. Если бы собрать все постановления, то не сомневаюсь, вчерашнее окажется мало отличительным от сегодняшнего. И не мудрено, у всякого своя мерка, свое мнение, и каждый желает перестроить сельскохозяйственную жизнь будущего на свой манер. Но все вертится около земли, а не около ее устройства, и пока это не будет решено, земля будет служить не источником довольства народа, а наоборот, источником народной бедности и государственного банкротства.

Нина обеспокоена {91}поездкой в Петроград. Но как сделать иначе? Свое служебное поручение я окончил. Оставаться во Франции? Скажем, я бы мог это сделать, но дальше? В то время, когда в России идет устройство по новым началам, когда враг ломится к нам, сидеть в чужой стране, испытывать муки всевозможного рода, живя праздно, очень тяжело. Допустим, Временное правительство скажет мне на мое предложение: «Вы не нужны». Вероятно, так и будет, то все-таки дома, найдутся дела общественные и свои, наконец. Все-таки, надо же знать, что со мной сделают. Вся жизнь прошла над военным делом, и только в конце, с 1908 года, работал, как член Государственного Совета по законодательным вопросам и никуда не совался. Жена боится, что меня арестуют, но тогда всех надо засадить.

Мое отношение к Временному правительству ясно по моей работе во Франции. Я присягал ему, и буду служить ему верой, ибо, как телеграфировал Керенскому: «Не по присяге только, а по любви и по осознанию пользы Отечеству». Обратиться в крайнего я не могу, но желать, чтобы Россия жила в свободе и порядке, желаю, и буду способствовать, сколько хватит сил. Было бы нечестно теперь, когда страна желает и жаждет устроения вводить муть.

Я понимаю, что Временное правительство должно одинаково подозрительно смотреть налево и направо, но из этого не следует, что и тех и других оно должна хватать. Связь с прежним верхом у меня была служебная. Было время, приезжал с докладом и уезжал, дальше кабинета нога моя не переступала. А потом последние 8 лет я был в полнейшем забвении и настолько, что когда 29 августа 1915 года генерал Алексеев просил назначить меня ему в помощь – ему решительно отказали. Не понимаю даже, почему меня послали во Францию? Но когда послали, я заявил, что не гожусь на это, не гибок, однако послали, а через два месяца, видя, что деловая сторона фиктивная, так что оставаться там бесполезно, просил меня убрать. Меня оставили. Теперь это кончилось, и я считаю, что мой долг не прятаться, а ехать домой и быть дома.

Мы накануне крупных событий внутри и извне. К чему приведет Московское совещание {92}, сказать трудно. Его декларации будут зависеть от его состава. Кто приглашен, здесь не знают, и иностранные газеты в это не посвящены.

Его цель услышать мысль и голос общественной, земской и правительственной России. Хорошо, если собрание даст направление государственной жизни, если это направление будет жизненно и будет принято, если не единогласно, то большинством. Каково будет отношение членов Совета рабочих и солдат? От этого отношения будет зависеть плодотворная работа этого большого собрания. Может быть и рознь, и это последнее для России будет худом.

Я не придаю значения тому, что собрание не выборное. Оно ведь не будет решать, но оно положит основу общего Избирательного собрания [18], которое по частям предназначено к созыву 1 января 1918 года. <���…>

Надеюсь, что 29 мы уедем. Последние три дня жене было совсем плохо, и вчера вечером думали отложить выезд. Но сегодня Нине лучше, и если не будет ухудшения, выедем.

Вчера и сегодня в газетах поступили данные о Московском съезде, о заявлении Керенского, Некрасова {93}и М.В.Д. {94}Невеселые сведения.

Интересно знать, о ком говорит Керенский, указывая на вооруженную силу, идущую против правительства. Здесь мы ничего не знаем, а с догадками можно попасть не туда, куда следует. Но, к сожалению, что-то есть. Крайности две: одна лежит вправо, другая влево. Которая из них идет против правительства? Что касается народностей, то сказанное относится к Финляндии, остальные своего голоса не возвысили. Среди инородцев без сомнения идет брожение. Самая могущественная, татарская, а по вероисповеданию, мусульманская. Не слышно об армянах. О других не говорю. Будет власть правительственная твердая и сильная, может быть, избежим междоусобий, в противном случае мало надежд, чтобы народности оставались бы совершенно спокойными. Много бед придется перенести стране, пока жизнь не вступит в творческую и нормальную колею.

Свыше 800 млн. руб. в месяц печатается бумажных рублей. Есть от чего прийти в ужас, смотря вперед.

Повторяю, как ни ужасны военные бедствия, но еще ужаснее могут быть экономические. Надо мною смеялись, когда в 1916 г. говорил, что мы идем к голоду и обесцениванию, имея в стране запасы.

В ночь на 24 августа приехали в Петроград. В доме оказались совсем одни, и бедная Нина и убирала, и готовила, и так идет и теперь. Достать кухарку нельзя; достать продукты тоже. Бьемся и перебиваемся. Квартиру придется бросить, но кто ее возьмет. Надо переехать в маленькую. Отставка в ходу. Дадут ли пенсию не знаю, как не знаю, как прожить. Планов много – поехать в Россию, но как это сделать? Петрограду грозит тяжелое время продовольственной, военной и политической разрухи. Удастся ли их перенести, или придется погибнуть. Сегодня, как передавали, министерский кризис, который может вызвать волнения и насилия. Мы ничего не знаем, сидя в квартире, я тем более, ибо с субботы простужен, и не выхожу. Меня очень беспокоит, как население справится с топливом. Продовольствие можно подвести и можно потесниться, а с дровами, если будут холода, будет хуже.