Федор Палицын - Записки. Том II. Франция (1916–1921)

И заграницей цены непомерные, но что делается здесь, даже в голову не может прийти. Обидно, что надо сидеть дома и что не могу выходить.

Все мои проекты обосноваться в России, вне Петрограда, рухнули, и я пришел к выводу, что лучше всего переждать год или 1½ во Франции, где, кроме того, могу работать, помогая Павлу Игнатьеву {95}по разведочной части. Дело у него большое, но не вполне организованное. Работников мало и совершенно неопытных в этой работе.

Задумано оно хорошо, но материал дальше в Генеральный штаб идет сырой. Дело это было под моим наблюдением, когда был представителем, но фактически его улучшить за неимением опытных рабочих было нельзя. Я предложил разведывательному отделу Генштаба {96}взять эту работу на себя, бесплатно и совершенно частно. И Гиссер и Рябиков были тому рады. Мне согласились перевести мое содержание по Государственному Совету, которое я должен был получить во Франции (апрель – июль) и небольшую часть денег по твердому курсу. Во Франции у меня оставалось кое-что и с этими деньгами скромно могу прожить года 2. При первой возможности переберусь в Россию.

Жизнь у нас так ненормальна и дорога, что, пожалуй, жить во Франции окажется и дешевле. Но вопрос ни в этом, а в том, что дома нет у меня дела, некуда приткнуться. С апреля 4 раза предлагал свои услуги, 3 раза правительству и раз Алексееву, но из этого ничего не выходит. Работая во Франции, я все-таки что-то буду делать на общую пользу. Лучше делать мало, чем ничего. Жизнь в Петрограде голодная и нравственно невыносимая, ибо приходится наблюдать за всеми перипетиями, развивающихся военно-политических и общественных безволиях, в качестве праздного зрителя, тратя при этом безумные деньги на самую голодную и скверную жизнь. Ничего не обеспечено: ни личность, ни честь, ни имущество. Своеволие и грабеж дошли до ужасающих размеров, и правительство, и кто бы там ни был, из органов правящих, не имеют извинения, отдавая обывателя на такое своеволие и такие лишения. Вся страна во власти самочинных организаций толпы, которая, сама не понимая, творит то, что ей подсказывает невидимая, но злая и враждебная России сила.

Жена за месяц измучилась. При помощи Генерального штаба мы выехали сюда, чтобы простыми работниками работать для военного дела. Я командирован в распоряжение военного агента, но без расходов от казны, на свой собственный кошт.

Теперь собираю материалы, ищу квартиру и, думаю, на днях засяду за работу. Нелегко ее будет вести, по разным мелочным причинам, но Бог даст сдюжу.

Хотя немцы и сделали репетицию десанта на Эзель и Даго, но десант в Финляндии или десант для угрозы и взятия Петрограда потребует других средств и приемов куда сложнее, чем примененные немцами для занятия Рижского вокзала и Моонзунда. По подготовке, по целям, их последствиям, то были игрушки, по сравнению с тем, если они признают необходимым по общему ходу операции овладеть Петроградом. Соответственна ли такая цель и разумна ли, это другой вопрос. То, что мне представится не соответственным, немцу может представиться и соответственным и необходимым. Если он станет на последнюю точку зрения, то без сомнения он подготовится и исполнит это соответственно. Что это значит? Если он поставит себе Петроград, то прежде всего он должен завладеть Аландами, занять Абосские шхеры, Оденсхольм и, вероятно, Балтийский Порт. Не сделав этого и не создав себе господство в устье Финского и Ботнического заливов, он форсировать Ревель-Поркалауд не может, понятно, если флот и прибрежные войска способны к защите. Но занятие Аланда и обращение в базу противоречит международному договору и грозит Швеции. Он может идти сухим путем от Вердера и Гапсаля. Может, но даже рассчитывая на полную непригодность нашего богатого подводного и надводного флота и армии, такое действие совершенно не отвечает положению.

Во всяком случае, Церельский пролив на 3–4 месяца замерзнет, и морская связь с Вердером прекратится. Да и Рижский залив с Моонзундом тоже замерзнут и еще прочнее, чем Церель. Остаются западные берега Эзеля. Об условиях операции в этом направлении при состоянии зимой моря даже говорить не приходится. Все это так неблагоприятно, что нужно что-либо необыкновенно властное, чтобы приступить к исполнению такой операции, имея базою Эзель. Но этого нет. Оперативно немцы перед такими трудностями, что благоразумие, а в этом им отказать нельзя, диктует не идти на такую авантюру, бесплодную для них, и скорее выгодную нам.

Вот если в Петрограде будет сильная власть, и в правительстве будет порядок, т. е. создастся центр, от которого будет исходить управление страной, тогда быстрые и решительные действия (а такие возможны только по морю) против столицы имеют свое основание. Но пока Петроград источник нашей слабости, дезорганизации и анархии, зачем им прекращать эту отраву нашего государственного организма?

И трудно, и опасно, и неизвестно, что будет затем, и в политическом отношении невыгодно.

Живущим в Петрограде это представляется совсем иначе. Мы все время, не обнимая всей обстановки, дрожали и дрожим за него. Вести войну, вести и оценивать операции, и в то же время душевно быть в состоянии постоянной и непрерывной паники, естественно нельзя. На самом же деле это так. К этому состоянию прибавляется невежество людей о военном деле вообще. В этом состоянии они и творят вещи, за которые приходится краснеть от стыда. Петрограду грозит опасность от нас самих, а не от немцев, но уступка нами Рижского залива и Моонзунда непосредственно может грозить и столице и армии.

Но я лично не исключаю возможности, что через несколько недель у нас поднимется тревога за Северный фронт, и с ним вместе совершенно неосновательная тревога за столицу, и снова разгорится кутерьма.

Занятие Шмен-де-Дам и скатов к северу от него упрочили положение французского фронта. Жаль, что не пожелали, или не могли занять и утвердиться на Сент-Гобэн. Неудачи итальянцев, вернее поражение их левее Тревизо ухудшило общее положение союзников. Прорвать французский фронт немцы в 1916 году не могли, но они путем боев и операции отбросили нас, уничтожили Румынию и теперь хотят уничтожить часть итальянской армии. Приемы и лица все те же. Исход удара против итальянской армии я предсказать не могу, ибо положение их мне не известно. Но начало скверное и ничего хорошего не предвещает. Даже если после новых ударов и дальнейшего отступления итальянцы восстановят сравнительное положение, то, не зная, в каких районах это может быть, что возьмут австро-немцы, что удержат союзники, говорить об этом теперь рано. Но общее положение поколеблено, и если наша страна и наша армия останутся не боеспособными, то для исхода общей борьбы это неблагоприятно. Французы и англичане помогают итальянцам, и Пенлеве, и Ллойд Джордж едут к Орландо в Италию.