Федор Палицын - Записки. Том I. Северо-Западный фронт и Кавказ (1914 – 1916)

Кроме меня, будет Борисов, Пустовойтенко и, возможно, Лебедев.

Нас будет пять единомышленников, думающих, чтобы быть полезным. Это все-таки сила. Без меня им будет труднее. Они застенчивы и обстановки придворной не знают, не знают характера его и полного его безличия. Со мною будет легче. Мое независимое положение позволяет мне делать шаги, которые они не сделают.

За 4 месяца они могли видеть мое отношение к делу. Я нисколько не сомневаюсь, что они мне верят не только потому, что я их бывший начальник, но потому, что единственный стимул моих действий польза России и армии. Присутствие мое в штабе западного фронта будет бесполезное. Эверт, несмотря на взаимную между нами симпатию, никогда единомышленником мне был. Оставаясь в Волковыске, я или был бы на побегушках, обыкновенно безрезультатных, или томился бы бездействием, обыкновенная участь состоящего при. Буду ждать. Не удастся, пойду в Совет; пока полечусь от гриппа.

Вчера послал М.В. Алексееву телеграмму с вопросом, состоится ли или не последует решение. 23-го задержан вагон, о чем телеграфировал Алексееву, коменданту и начальнику штаба Западного фронта. Если состоится назначение, то будет одна задержка во времени и даровой пробег вагона. Теперь могу ехать сейчас и чувствуется, что работать там надо, понятно, если вызовут. Не захотят, буду сидеть сложа руки.

Остался ли великий князь, или вступил в командование государь? Та к как телеграмм нет, то, вероятно, вступил государь. А если так, то возможно, что меня не вызовут. После благоволения ко мне государя с 1905 по 1908 г. включительно, что-то произошло, и государь стал ко мне недоверчив и немилостив. Почему, я не знаю. Не то что государь не согласится или не желает моего присутствия, а то, что по разным соображениям, это не будет приятно некоторым, прежде всего Поливанову. Та к мне кажется, хотя основания не желать у Поливанова быть не может.

Присматриваясь к ходу работ, я считаю, что мое участие было бы полезно. Михаил Васильевич не может войти весь в оперативную сторону дела и согласование со всей остальной частью у него невольно ускользнет. Все прошлое доказало нам, к чему это привело. Положение Михаила Васильевича одинокого очень тяжелое. Оно тяжелое еще и потому, что он попадет в незнакомую и непривычную ему обстановку, но это не так важно. С обстановкой он освоится, но времени у него не будет, и большая часть дел будет без призора и согласования. У Пустовойтенко свое дело и в новой обстановке и ему это будет не под силу. Борисов в стороне и главная его работа будет все-таки помощь Mиx. Вac. в оперативном отношении и в смысле пополнения. В этой последней отрасли трения с Кондзеровским неизбежны. Кондзеровский также будет находить препятствия в моем назначении. Он будет действовать через Поливанова. О Ронжине я не говорю. В важнейшей отрасли железных дорог – он совершенно не пригоден, и вреден; а по деликатности М.В. его не устранить. Буду ожидать. Не выйдет – посижу здесь, а потом поеду в Петроград. Быть в западной армии бесполезно. И без меня для распоряжения там много. Обременять штаб, получать суточные деньги и быть на побегушках не подобает и тяжело в мои годы и члену Государственного Совета.

Если в субботу не будет телеграммы, отошлю вагон.

Странное дело: в Совет Министров поступило ходатайство Святейшего Синода о трехдневном посте. Светское учреждение будет обсуждать духовное постановление. Казалось бы, это дело главы православной церкви – государя императора, а не Совета Министров повелеть по православной церкви, постановление поста повелением св. Синода. И народу это было бы понятно. А теперь Совет Министров может признать это несвоевременным. Молиться надо и поститься полезно, но как это будет выполнено. Армия поститься не будет, чиновники и бюрократия тоже, горожане тоже, а народ и без того постится.

Кому это пришло в голову? Дела наши не так плохи, нам надо привести в порядок весь тыл, железные дороги, все, что будет в тылу. Надо пересмотреть и сократить те сотни тысяч здоровых солдат, которые бродят под различными наименованиями сзади и могли бы образовать не одну, а две, три армии такой же численности, как и борющаяся. А мы будем поститься, когда народ и без того по необходимости сидит на костной пище и не доедает. Не хорошо то, что в народе утвердится сознание, что очень плохо, что враг одолевает. А одолевает не враг, а наша беспорядочность и канцелярщина.

Все, что повыше, просто не отдает себе отчета о том, что происходит и это, в свою очередь, много страшнее немцев. Мысль и ум не то что устали, а просто неспособны подняться до жизненного уровня и видеть то, что перед нами происходить. Никто из нас не видел глазами, что происходит у нас в армии, никто не говорил с людьми, живущими и работающими в этом хаосе, никто не вникал во все мелочи этой жизни и не задумывался ни о их значении, ни о том, как устранить это. Мне пришлось окунуться в это бедствие и оно мне понятно. Изо дня в день я ломал себе голову, как выйти из него. Я говорил и великому князю и Мих. Васильевичу.

Но мы беспомощны. Верю, пока будет так, как есть, разлагающие начала нашей военной жизни будут продолжать действовать, но выдержит ли все это организм армии – не знаю. Не выдержит, все прекрасные речи в Петрограде об усилиях, о деятельности на дорогой родине и государя – все это пойдет прахом. Суть не в собраниях и речах, a в жизни армии, за улучшение которой следует приняться. Вот почему мне так страстно хочется ехать, чтобы помочь Мих. Вас. и работать с ним. Только с ним работая можно внести необходимые улучшения. Удастся ли?

Остался ли Верховным главнокомандующим великий князь или его величество вступил в командование войсками? Здесь это неизвестно и, вероятно, узнается не так скоро. По тому, что Янушкевич назначен помощником наместника, следует думать, что пребывание великого князя у власти временное и что командовало примет на себя государь, а великий князь отправится наместником на Кавказ, как ему было намечено. Время для перемены не удобное.

С 17-го августа совершился раздел на фронте. Тылы устроены в смысле организации совсем по-детски и необдуманно и функционировать будут неудовлетворительно. Устроено это обоими Даниловыми. Только черный [52]умен, а рыжий [53]остался, и притом как бы полномочным, хозяином. Если его послушать, то все великолепно, а если посмотреть на местах, то берет ужас от этого великолепия, так все разваливается. Когда указывали ему, то получали ответ – что же я могу сделать? Написано тому и другому, в этом «написано» все наше горе.

Судя по времени, я мог бы получить телеграмму о приезде к Алексееву. Eе нет. Потому думаю, что вступил в командование армиями государь. Или Мих. Вас. не успел доложить о мне, или, доложив, получил отказ и мне придется вместо возвращения в армию, ехать в Совет. Не скажу, чтобы это было бы обидно, но грустно во всяком случае. Теперь, когда нужна работа, чтобы привести наш механизм в порядок и подготовиться, я мог бы быть полезен и Мих. Вас. и делу. И без меня будут делать, но прошлое не гарантирует, что те, которые так запутали, поведут дело распутывания и порядка скоро. А без приведения себя в порядок с врагом мы не справимся, как бы ни привычны мы были к беспорядку. Я не преувеличиваю свои способности, но проживя 4 месяца на театре войны, я убедился, что все то, что я исповедаю, верно и правильно. В этом отношении ни разу не пришлось разубеждаться в противном.