Дмитрий Шестаков - Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Еще во льды закован брег;
Как сахар, путь белеет горный,
Но где чуть-чуть открытей снег,
Уж там, смотри, пестро и черно.
Уж признаки весны на всем
Ловлю на солнце средь поляны,
Где куры бродят с петухом,
Как одалиски вслед султана.

Ночь взяла свет, как дыханье свечу.
Я ничего-ничего не хочу.
Слышу касанья горячей руки.
Слышу душой, как душой мы близки.
К чаше забвенья, как к ночи ночник,
Я безраздельно, безвольно приник.
Точно всю жизнь я с тобой пережил,
Точно весь век и горел, и любил.
Сны нас качают, как волны реки.
Чую касанья горячей щеки.

Я иногда, когда устану
Иль обманусь в живой мечте,
Чтоб затянуть больную рану,
Прильну к померкшей красоте.
И слабым голосом, и внятным
Она мне шепчет о былом,
О всем, что пело с невозвратным
И золотым весенним днем.

Я – отзвучавших гроз зарница,
Мгновенья мне дано лишь петь,
И не откроется темница,
Чтоб мне на волю полететь.
Взгляну ль на мир, тускнеют очи,
Им не объять живой красы,
И чуть зарей, как слезы ночи,
Мерцают капельки росы.

Мне то лишь мило, что немодно,
Мне мил отменно старый вид,
Он так свежо и благородно
С моей мечтою говорит.
Мне любы темные аллеи,
Помещичий забытый дом,
Где чем старинней, тем роднее,
Где бродят призраки кругом.

Пустыня мира, ты чиста,
И над тобой не знали власти
Ни зов толпы, ни ропот страсти,
Ни вся земная суета.
Пустыня мира, ты полна
Твоих единственных молчаний,
И пред тобой в безлюдьи дани
Возносит тайная весна.

Не то прекрасно лишь, что ново:
Умей и в старом новь понять
И пласты тука векового
Сохою бодрою поднять.
И вновь над мертвой полосою
Весна прольет свои огни,
И благовонною росою
С зарей затеплятся они.

Ты грезишь, ты мечтою в прошлом…
О, знай, уж сделан первый шаг,
И гулу дня с волненьем пошлым
Уж не сдержать тебя в цепях.
Уже ты смотришь вдаль, тоскуя,
Уж не манит тебя тщета,
И неземного поцелуя
Безумно ждут твои уста.

Как, отчего – порою греза
Твой мир надолго возмутит,
Порою скучной жизни проза
Еще мучительней томит.
Как, отчего, но сердцу надо
В другое сердце перелить
Свои мечты, свою отраду
И жажду вспыхнувшую жить.

В бездонном зеркале твоем
Вчерашний вечер не забуду:
Пылали влагой и лучом
Большие звезды отовсюду.
И в их бессонной глубине,
Где вспышки с брызгами качались,
Так до конца, так жутко мне
Покровы тайн разоблачались.

Минувший сон душе приснится,
К минувшим дням лечу опять,
И сердцу хочется томиться,
И сердцу хочется пылать.
В морской дали на берег смело
По ветру правят корабли.
Морская даль позолотела,
Всплывает солнце там вдали.

Люби зарю, люби ее
Ненарушимое молчанье.
Еще кругом недвижно всё,
Всё спит – и радость, и страданье.
И лишь одна твоя мечта
Не спит и чутко созерцает,
Как золотая красота
Немые горы пробуждает.

Еще прохладный воздух тих,
И дышат звезды чистотою,
И мой проснулся ранний стих
Под целомудренной зарею.
Он всё поймет и повторит,
Он облетит все страны света,
Но чем твой первый взор горит,
Не передаст и стих поэта.

Дитя мое, не говори,
Что безучастны мы в творенье,
Что хоры звезд и блеск зари —
Не смелой мысли отраженье.
Дитя мое, не помышляй,
Что смелыми не Бог владеет,
Что ты не дух и жизнь не рай,
Когда мне грудь твой взор согреет.

Затихнул бой, борцы заснули.
Чуть шепчет с берегом прилив,
Вчера в стремительном разгуле
Всю ярость гнева расточив.
Но почему вздохнуть так трудно,
И смутной боли грудь полна,
Пока над берегом безлюдно
Проходит полная луна.

Спасибо дружбе, – я готов
И, получив твою тетрадку,
Страницы жизни и стихов
Перебираю по порядку.
Опять сияет предо мной
Тот ровный свет, хранимый свято
От первой песни заревой
До умудренного заката.

Храни Господь мое родное,
Мое далекое дитя,
Когда на море голубое
Смеется день, в огне блестя,
И смело в плаванье чужое
Корабль уносится шутя,
Храни Господь мое родное,
Мое далекое дитя,
Когда на море ледяное
Сорвется вихрь, в снастях свистя,
И станет биться, как живое,
С ним судно, к северу летя,
Храни Господь мое родное,
Мое далекое дитя.

Скалам и морю голубому
Я отдаю свою печаль:
Пускай прильнут ко мне, больному
И понесут с собою вдаль.
Звездам и молодому маю
Свою любовь я отдаю:
Я, как они, в огне сгораю
И забываюсь и пою…

О чем ты думала, о ком,
Когда полна огня немого
Забылась вдруг мгновенным сном
У моего огня ночного?
Чье имя лепетала ты
Сквозь сон, одна, в объятьях ночи,
Широко открывая очи
Со стоном неги и мечты?

Спит церковь ветхая, жилище
Минувших подвигов и битв,
Спит в забытьи, как пепелище
Святых восторгов и молитв.
И сердцу внятно: в запустеньи
Здесь Божье чудо, Божий храм,
Здесь веют горние виденья
И вьется вечный фимиам.

Всё сердце там, где склянки бьют,
Где на судах, бегущих смело,
Спокойно люди берегут
В их руки выпавшее дело.
Всё сердце там, где склянки бьют,
Где спят до срока непогоды
И хмуро скалы стерегут
Брега безлюдные и воды.

Мне жалко прошлого веселья
Далеких и беспечных дней:
Оно как легкое похмелье
В усталой памяти моей.
Всё чудится: оно приснится,
Оно повеет надо мной,
И сердце кротко примирится
С своею скудною судьбой.