Софья Островская - Дневник

Врач: «Каждому человеку дается материала на одну жизнь. Некоторые получают больше, но это исключения. Вам же вообще дано меньше, чем на одну жизнь. Почему же вы живете так, словно у вас запаса хватит на пять жизней? Вы растрачиваетесь и сгораете».

Растрачиваю? Сгораю? Пусть. Мне все равно.

Июнь, 6-го, понедельник

Прекрасная погода. Букинисты. Выставка грузинского искусства [454].

Июль, 5-го, вторник

Город Пушкин. Дождь. Аллеи Александровского парка. Гнедич. Розовое варьете. Разговоры о Гумилеве, о Мартине Лютере, об итальянском Возрождении и о мистификации. Совсем как в прошлом году. Но это не прошлый год. Это – сегодня.

В теле – глухая боль и глухая радость.

Распятая птица.

Ночью – красный месяц, исчезающий в туманах страшных гнилых испарений.

Вся моя жизнь – как марево.

11 июля, понедельник

День, в котором было очень много роз и очень много солнца. Все-таки раздвоенность – «а» переживает, «в» наблюдает, «с» оценивает, причем и «а», и «в», и «с» – одно и то же лицо.

И переживания, и наблюдения, и оценки очень интересны, но в разных планах.

Чтение книги Шадурна «Vasco» [455]. Много любопытного и наводящего, но и только. Глубинную личность нужно искать не здесь. Это за семью замками.

Иногда страшно: а вдруг глубинной личности вовсе и нет? Только блестки на поверхности, кривые отражения, романтика, поза, рыцарский шлем – и мое собственное воображение?

Ну, что ж. Трезвость – дело хорошее.

Юмор, шутки, зубоскальство, изысканность остроумия. Светящийся экран (не надо говорить, не надо спрашивать, не надо анализировать).

А – если – я – иначе – не – могу!

Вечером: Марсово поле, розовый закат, чудесная луна, кафе «Норд» [456], исковерканный Невский.

Веселей, веселей, веселей!

12 июля

Жара. Блуждания по городу. Музей Ленина в Мраморном [457]. Несмотря на почти подчеркнутую неполноту, очень интересно. Хороша экспозиция и замечательны некоторые документы. Жаль, глубоко жаль, что до сих пор нигде не дан Ленин-человек. Вся жизнь этой необыкновенной личности была политическим боем, согласна. Но были минутки, когда он любил Бетховена, Пушкина, детей. И у его родителей и у его дедов были такие черты, которые, быть может, косвенно определяли возможность возникновения и таких минуток и политических боев.

По-моему, подходит время, когда Ленина можно показать во весь его рост.

Кто это сделает?

Вечером – усталость, жар, телефоны.

13 июля, среда

Очень уж я люблю смотреть в корень вещей. Не говорю ничего, подаю пустые реплики и смотрю, как выворачиваются наизнанку актеры. Очень смешно видеть, как люди тебя обманывают и пребывают в творческой уверенности, что ты веришь им полностью и об обмане даже не догадываешься.

Как все боятся правды.

Опять Пушкин. Киснущая туманность Гнедич. В парке говорим о Фаусте, Mallarme и Гете. Говорим о Гейне и о Луначарском. Бернард Клервосский был противником Абеляра [458]. А что сделал Бернард Клервосский?

В Пушкин, вероятно, поеду не скоро. Мне надоедают и мистификации, и тройные средства путей сообщения.

14 июля

Дома. Перевод о сурках, который не пишется. Уборка квартиры с мамой – почти генеральная. Жарко. Просмотр старых папок: интересны мои характеристики, данные в свое время паранормальным приятельницам Боричевского (где Вы, Эрмит [459]?). Читала и улыбалась. Как все это далеко. Возможно, однако, что через это надо было пройти. Сколько во мне теперь сухости, трезвости, юмористического скепсиса. А сколько тогда было горения и веры. Все ждалось каких-то откровений. Откровения и пришли – да не такие.

А что бы было, если бы я все-таки поехала на Фонтанку? Дома были бы неприятности, дома был бы скандал. В любимых глазах было бы огорчение, боль, страдание – пусть даже немного преувеличенное (для эффекта). Я бы томилась и беспокоилась – и, вероятно, потом просила бы прощения.

Но на Фонтанку мне поехать хочется. Во мне всегда живет это желание, и часто, бывая в городе, на улицах, я с усмешкой наблюдаю за собой: вот трамвай 37, вот троллейбус – ну, что же, что же? Рискни.

Но проходят дни, месяцы, годы. Я не делаю ни одного движения. А мне ведь нужно немного: прийти – посидеть в кресле – погладить руками и взглядом книги и разойтись – может быть, даже и не сказать ни о чем?

Как странно: некоторые трагедии моей жизни формально напоминают любовные драмы героев сентиментальных романов. Разлуки – невозможность встреч – бессердечные родители и так далее. Возможно, что настоящие женщины переживают с такой же остротой свои эмоциональные перипетии (разговор с любимым мужем, память о любовнике и так далее). У меня же все это имеет отношение (во внешней форме) к старому Дому на Фонтанке, где живут весьма пожилые люди, муж и жена, причем муж немногим моложе моего отца, которому 68 лет.

17 июля, dimanche

К вечеру – теннис и Киса. Новые знакомства. Болтовня ни о чем. Рубиновое солнце. Много печальных и легких мыслей, не обязывающих к трагедиям.

Помню, в свое время много думала о неразделенности любви (при разделенности жизни и событий жизни, допустим). Теперь думаю о другом – о неразделенности жизни и ее событий, когда два человека, идущие совершенно различными и неизвестными друг другу путями, находят полное и прекрасное единение разделенности только в одном плане: в плане любви. Я думаю, тяжело и одно и другое. А что тяжелее?

20 июля, среда

Обедаю у Басовой, возникшей на моем горизонте после почти двухлетнего перерыва. Понимаю, что я нужна этой интересной женщине, к которой я очень хорошо отношусь, но пока не понимаю, в чем и для чего. В бескорыстие ее памяти и симпатии я, конечно, не верю – все это имеет другие корни.

Пьем водку. Смотрим парижские туалеты и замки и музеи Франции. Она полгода провела в Париже, где в нашем павильоне работала на Всемирной выставке [460]. Отравлена Парижем тряпок и какой-то личной любовной историей. Держится хорошо, хотя не так умна, как я вначале думала. Не люблю грубости в рисунке.

Возвращаюсь ночью в такси. Душно. Желтая луна. Физически чувствую себя очень плохо и неуверенно.

21 июля, четверг

Спутанный день: дрова, Николай Михайлович, доктор Тотвен перед отъездом на дачу, вечером кислая и злая Анта, с которой неожиданно скучно (за последние годы отмечаю это все чаще и чаще: с нею, с такой любопытной и умной женщиной, начинает бывать скучно. Кто-то из нас переменился. Я – может быть. Она – наверное).

25 июля, Lundi, nuit

Человеческой слабостью очень легко оправдывать себя и чувствовать, что все-таки ты очень милый и замечательный человек. Но наш марксистский суд человеческой слабости во внимание принимать не может и не должен. Так, исходя из понятий слабости человеческой, можно оправдать и проигрыш Республики!