Ивлин Во - Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневников 1911-1965

Суббота, 8 ноября 1930 года

Ходил с Айрин в новый музей. Ничего лучше здесь не видел. Отличные экскурсоводы. Айрин в бриджах для верховой езды, я – во фланелевом костюме. По возвращении получили приглашение на обед во дворец. Переоделся в утренний костюм и отправился. Обед: столпотворение, вся местная знать плюс американские кинооператоры в зеленых костюмах, плюс французские журналисты во фраках. Подрядчики, школьные учителя, миссионеры. Сидел между фоторепортером и английским летчиком. Айрин посадили рядом с императором и переводили каждое ее слово. На обратном пути сказала: «Теперь вы видите, что такое эти Бартоны. А вот я во дворце котируюсь. Я как-никак баронесса Рейвенсдейл». А потом: «По другую сторону от меня сидела какая-то идиотка, говорила сплошь банальности. Я-то понимала, что император хочет общаться со мной. Пришла в ужас, Ивлин, вида, конечно, не подала, но ведь я знала: мне необходимо заговорить с ним о чем-то новом, оригинальном, найти тему, которая бы его заинтересовала. А на меня все смотрят – удастся мне привлечь внимание императора или нет. И тут, представьте, на меня что-то снизошло, и всякий раз, когда император ко мне обращался, мне удавалось сказать что-то оригинальное и уместное». Возможно, я чудак, но окружающие повергают меня в ужас. Шокировала меня и сирийская еврейка: в конце обеда вышла из-за стола и с выражением прочла вслух длинную оду по-арабски, хотя этим языком его императорское величество не владеет. Как видно, экспромт, причем неудачный. Сидевший рядом со мной фоторепортер решил, что говорит она по-итальянски.

В гостиницу пришел человек, продававший эмалевый pot de chambre [238] и шнурки от ботинок.

Понедельник, 10 ноября 1930 года В шесть утра выехали с Уиттмором в монастырь Дебра-Лебанос [239] . Пустые бутылки со святой водой. Великолепное утро. Вверх на Энтото, потом – через долину, вдоль многочисленных речушек. Обогнали караван осликов; везли шкуры. Обедали около одиннадцати. Уиттмор жевал сыр. Я съел мяса и выпил пива. Впереди огромное пастбище. Многократно сбивались с пути. Шустрый местный мальчишка запрыгнул на подножку автомобиля. Уиттмор кланялся пастухам. Часа в два резко затормозили перед глубоким оврагом, внизу река. В окружении голых мальчишек в язвах, а также бабуинов спустились вниз по крутой тропинке. Уиттмор не устает кланяться. На полукруглом выступе несколько глинобитных хижин, пара каменных домов и церквей. Навстречу красивый бородатый монах под желтым зонтиком от солнца. Шофер отправлен на поиски патриарха Абуны. Сели в тени возле церкви. Монах что-то написал на руке красивым почерком. Уиттмор указал на букву, похожую на крест, и перекрестился. Монах озадачен. Повел нас к патриарху: коричневый плащ, белый тюрбан, черный зонт, мухобойка; подвел к квадратному каменному дому. Ждем. Собралась толпа. Через полчаса пустили. Кромешная тьма. Маленькие окна под потолком занавешены дерюгой. Свет за дверью – единственный. Собралось двенадцать священнослужителей; две покрытые тряпками табуретки. Абуна читает вслух рекомендательное письмо. Возгласы одобрения. Учтивая беседа – шофер переводит. Из шкафа белой древесины извлекаются предметы, завернутые в разноцветную шаль. Сначала две мрачные немецкие гравюры на досках, потом иллюминированные рукописи. И то и другое – современное. Затем повели смотреть святые источники на склоне горы. Под нависшей скалой разбросаны гробы – нечто вроде деревянных ящиков, куда складывают вещи, или сундуков. Святая вода из ржавых труб. Отдельная, лучшая комната – Менелика. Маленькая хижина – императрицы [240] . Предложили хижину и нам; внутри козы и осы. Ответили, что предпочитаем палатку. Сказано – сделано: установили, землю устлали сеном, сверху – тряпки. Абуна присматривал. «Вы способны убить козу, овцу или ягненка?» – «Нет». Сидим в палатке. Вносят местный хлеб, пиво, мед – все несъедобно. Абуна садится. Разделить с нами трапезу не решается. В конце концов уходит. Едим из плетеной корзины. На столбе лампочка. Абуна пришел пожелать спокойной ночи, стряхнул с тряпок порошок от блох. Снаружи монах с винтовкой. Промозглая ночь. Спал мало. Уиттмор храпел. Шофер взял себе мед и пиво.

Вторник, 11 ноября 1930 года Проснулся на рассвете, поел солонины, выпил пива. Охранник взял немного меда и пива. В церкви читали Библию – сразу несколько человек. Фрески за семь талеров – современные; на одной стене святые, на другой Страсти Господни, еще на одной младенческие годы. Картины: Рас Касса [241] , Тафари и др. – писались, по-видимому, с фотографий. Святая святых: барабан из мореного дуба, старая одежда, пыль, зонтики, чемодан, чайник для заварки, полоскательная чашка. Маленький ковчег, еще один барабан получше, на нем крест, упавший с небес. Ходили искать бабуинов. Видели двоих. Отдыхали. Пришел с обыском охранник, рылся в одежде. Месса в час дня. У. всё целует и ничего не понимает. Белые с золотом облачения. В 2.30 уехали. У. раздает медные деньги. Шли в гору. В машину сели в три. Стемнело в шесть. В Аддис-Абебе – в одиннадцать. Многократно сбивались с пути. У. совсем потерял голову. По всей долине бивуаки. Поднялись на Энтото, потом спустились; опасно. Шофер невозмутим. У.: «J’ai décidé. Nous arrêtons ici». Шофер: «Ça n’est pas d’importance» [242] . Лисы, кролики. «Регби» – так называется наш автомобиль.

Харамайя,

понедельник, 17 ноября 1930 года

<���…> Обедал с банковским клерком, французом. Тоже собирается в Харар в отпуск. Посоветовал поехать на поезде в Дар-эс-Салам, в Западную Африку. Выехал на пони Плоуменов на харарскую дорогу; забита телегами, повозками, верблюдами и мулами. После обеда спал в комнате без окон, на больничной койке. Ужинал с директором гостиницы. Чтобы получить разрешение уйти, спрашивает: «Вы не можете мне позволить?» Воспитывался в Александрии. У него affaire [243] со знатной абиссинской дамой; послала за ним трех солдат. Пока они ждали, он дал им по сигарете.

Харар,

вторник, 18 ноября 1930 года

<���…>Ходил по городу с мальчиком-провожатым. Видел лепрозорий. Врач – священник, очень радушный. Маленькие хижины (прокаженные вдвое ниже обычного человека). Католическая церковь. Меня благословил безумный епископ-капуцин. Сидел у него на диване и расспрашивал про Рембо. «Очень серьезный. Жизнь вел замкнутую. После его смерти жена уехала из города – возможно, в Тигр». <���…>

Ужинал в гостинице. После ужина армянин и еще один армянин-галантерейщик, а также банковский клерк-француз повели меня на харарскую свадьбу. Празднования два. Одно – в доме невесты, другое – у жениха. Жених гораздо богаче. В доме невесты по стенам возвышение. Танцуют: двое мужчин с закрытой нижней частью лица и одна девушка с платком на голове; семенят взад-вперед, иногда спотыкаются. Девушки исключительной красоты; сгрудившись, поют хором. Барабаны. Хлопают в ладоши. Празднование в доме жениха в нескольких кварталах от дома невесты; всё то же самое, но более пышно. Курится ладан. На полках мешки с кофе, по стенам разноцветные корзины. Армянин прихватил револьвер и дубинку. Мальчик и полицейский. При виде полицейского гости разбежались: свадьбы запрещены. Улицы словно вымерли, ни души. Все двери с наступлением темноты запираются. В город, перейдя через реку, входят гиены.

Среда, 19 ноября 1930 года Армянин и его друг-галантерейщик повели меня на прогулку. Видел арабскую рисованную карту, на ней зеленые пятна от кхата. Зашли во дворец, в крошечном загоне лев; вонь несусветная. Тюрьма. Камеры выходят во двор. По пять-шесть человек в каждой камере. Цепи, язвы. Побывали в трех-четырех теджах (питейных заведениях. – А. Л. ). Бордели. Над дверью красный крест. Уродливые женщины. Видели удивительно красивых девушек, плетут мебель и подносы. Заходили в дома, заглядывали в чуланы и на кухни, щипали девиц и пробовали еду. Не пропустили ни одной армянской лавки. Обедали в гостинице. Потом болел живот. На муле к Плоуменам. Большой, красивый дом, три этажа. Просторная гостиная, толстые колонны, ухоженный сад, в окна вставлены стекла, в уборной «Бронко», в шкафах книги, рекомендованные Книжным обществом за прошлый год. Мне предоставили отличный трехкомнатный шатер на лужайке. Трое детей и бабуин по имени Гренаде. Три собаки. Многочисленные пони и слуги. Перед сном читал «Первые шаги в Африке» Бёртона [244] и спал хорошо.

Читать дальше