Ивлин Во - Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневников 1911-1965
- Название:Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневников 1911-1965
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Текст
- Год:2013
- Город:Москва
- ISBN:978-5-7516-118
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Ивлин Во - Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневников 1911-1965 краткое содержание
По аналогии с жанром «роман в письмах», эту публикацию можно было бы назвать «романом-дневником». Романом, в центре которого портрет художника в разные годы его жизни… Ивлин Во начинает вести дневник очень рано – с младших классов школы, и продолжает его – порой со значительными, бывает, многолетними перерывами – всю свою бурную жизнь, почти до самой смерти.
Итак, кто же смотрит на нас с портрета? В различные этапы жизненного пути школьник, студент, писатель, педагог, офицер, диверсант, ученый и т.д. и т.п. Одним словом, перед нами типичный англичанин: не склонный к откровенности, сдержанный, всеми силами ограждающий свой внутренний мир от внешнего… и одновременно ироничный, склонный рассматривать и себя и мир с позиций весьма «черного» юмора… Этот легко узнаваемый, типично английский юмор и составляет основное достоинство предлагаемых читателю дневников.
Перевод: Александр Ливергант
Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневников 1911-1965 - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Вторник, 28 ноября 1939 года
Лоре полегчало. <���…> Все последние дни в Пикстоне я неотлучно провел в ее комнате, там и ел, и решал кроссворд, и читал вслух, и наблюдал за тем, как жене медленно, но ощутимо становится лучше. Новости в основном поступают из Финляндии. «Дейли экспресс» решила опередить события: уже на второй день русско-финской войны газета вышла с огромным заголовком: «Финляндия капитулирует». Этот заголовок, а также заголовок из «Дейли миррор»: «“Линия Зигфрида” прорвана в двенадцати местах» – идеальные примеры неподцензурной журналистики.
<���…> На следующий день – в Чатэм; еду в штатском. В поезде узнал человека, с которым вместе проходил медкомиссию: высокий, лысый адвокат из Плимута по фамилии Беннетт. Такому только и служить в морской пехоте – любит плавать под парусами. Повстречав других кандидатов, мы были потрясены: из 2000 претендентов нас осталось всего 12, и трудно было представить себе зрелище более жалкое. Тихий, незаметный бухгалтер Сент-Джон: претензия на высокий интеллект; слабый мочевой пузырь. Мертвенно-бледный молодой человек из Северного Уэльса по имени Гриффитс с пышными кавалерийскими усами. Этот Гриффитс потряс подавальщиков в столовой тем, что в любое время суток пил галлонами горячую воду и требовал французскую горчицу; в мирное время он был школьным учителем. Виноторговец Хэдли – холерического вида толстяк. И это еще самые лучшие. Остальные – скорбного вида юнцы в офицерском звании. Странно было видеть подобные экземпляры в отборных частях, призванных быть несокрушимыми.
Регулярные же морские пехотинцы – чудесные люди, которые кичатся своей неизвестностью: «Откуда вы про нас услышали?» Приняли нас совсем не так, как написано в книге, которую Бриджет дала мне почитать для поднятия настроения. Старшие офицеры приветствовали нас, как приветствуют гостей смущенные хозяева с массой извинений за неудобства. И с поистине восточной учтивостью: «Не соблаговолит ли почтенный младший лейтенант отведать нашей скромной трапезы в обществе нерадивого бригад-майора». Впрочем, их учтивость, как и всякая восточная учтивость, основана на самоуверенности. Казармы и столовая оставляют очень хорошее впечатление. У меня большая комната с большим камином и одной третью нерадивого вестового. По стенам столовой развешаны трофеи, лучшие же картины и серебро на время войны заперты. Еда превосходна. Без развлечений не проходит и дня. В день нашего вступления в морскую пехоту мы не трудились ни минуты; сначала долго гуляли в тумане по Чатэму и Рочестеру, а потом сидели в столовой и пили виски, которым угощали нас старшие офицеры. На следующий день к нам обратились с речью командующий и другие официальные лица. «Когда мы садимся за общий стол, джентльмены, о различии в званиях следует забыть. От вас требуется только одно – уважение к возрасту». Поскольку я старше большинства офицеров, мне эта мысль полюбилась. Над нами взяли шефство некий майор Блендфорд, человек большой души, и славный сержант Фуллер, который строго блюдет честь мундира. По многу часов в день мы возились с военным снаряжением, по многу раз проходили через камеры с ядовитым газом и т.д. В субботу утром нас некоторое время муштровали, а потом повели в казармы. После обеда поехал в Лондон и переночевал в Хайгейте. В воскресенье ходил к мессе на Фарм-стрит, обедал с Хьюбертом и Филлис в «Куальино». Прошло совсем ведь немного времени, а уже странно слышать, как кто-то рассуждает о войне, исходя из общих соображений. В «Куальино» полно знакомых – почти все в военной форме. Обратно – в туман и в затемнение, чтобы поспеть к ужину за общим столом и на фильм в гарнизонный кинотеатр.Военные годы [320]
Чатэм,
понедельник, 11 декабря 1939 года
Первый «рабочий день»; плохо переносима только физическая подготовка. Бо́льшая часть времени, как обычно, уходит впустую: слонялись без дела.Вторник, 12 декабря 1939 года Завтрак – 7.30; построение – 8.15; строевая подготовка, обход интендантских служб. Узнал много нового – как, например, отличить кошку от кролика по числу ребер. 10.45–военно-уголовное право; 11.45–физическая подготовка с унизительными играми; игры призваны поднять дух, в действительности же лишают нас человеческого достоинства. Обед. Построение – 2.30 и СП до четырех, после чего весь взвод дружно засыпает в креслах, за исключением инициативных клерков, которые, дабы снискать расположение сержанта, лишают его положенного ему отдыха и с пяти до шести занимаются дополнительной строевой подготовкой. <���…>
Пикстон-парк,
суббота, 23 декабря —
воскресенье, 31 декабря 1939 года
Восьмидневный рождественский отпуск в Пикстоне; собачий холод. Лора начинает понемногу выходить. Едим отдельно – либо наверху, либо в гостиной Бриджет. Дети – наши и эвакуированные – вездесущи. <���…> Финны пока сопротивляются; связываем с ними неосуществимые надежды.Тренировочный лагерь в Кингсдауне, графство Кент, четверг, 18 января 1940 года
Сижу в клубе «Дил-Уолмер Юнион клаб». Последние дни в Чатэме прошли чудесно. В омерзительном тире в Грейвзэнде проявил себя с самой худшей стороны. Стрелять из револьвера с такого близкого расстояния, что разглядеть мишень смог даже я, у меня получалось лучше. На выходные ездил в Лондон, остановился у Тома Бернса. Бернс живет в вымышленном мире Министерства информации, где считается, что единственная на сегодняшний день проблема – это сменить в Германии правительство, причем незамедлительно и бескровно. Только и разговоров об отставке Белиши [321] ; люди преклонного возраста и благородного происхождения ликуют, молодые и плебеи возмущаются. <���…>
В Кингсдаун прибыли, когда уже стемнело, и обнаружили брошенную викторианскую виллу в окружении маленьких асбестовых коттеджей, в которых летом селятся туристы. Одна ванная на шестьдесят человек, один умывальник, туалеты, все как один, обледенели, те же, что на вилле, – без стульчаков. Ковров нет, шум, холод. У одной комнаты нежилой вид из-за пинг-понгового стола, у другой – из-за радиоприемника. В спальне нас пятеро, нет даже вешалки, за которой можно скрыться. Офицеры из Дила, Портсмута и Плимута так на нас похожи, что кажется, будто мы смотрим на себя в зеркало. Утром первого дня нам прочитали ряд лекций; читал их в основном командир бригады Сент-Клер Морфорд; выглядит он так, будто только вчера убежал из тюрьмы Синг-Синг, а говорит, как четвероклассник; зубы у него, как у горностая, уши, как у фавна, глаза горят, как у ребенка, играющего в пиратов. «Мы должны им как следует всыпать, джентльмены». Одних он пугает, других гипнотизирует. <���…>
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: