Ивлин Во - Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневников 1911-1965

С заходом солнца Хаунд вернулся в свой батальон, который вечером должен был отойти на семь миль вглубь острова на заранее подготовленные позиции. Четвертый же батальон передислоцировался Хаунду в тыл. А заместитель Хаунда, во главе только что подошедшего подразделения первого батальона, должен был выдвинуться на передовую. Что же касается отрезанной роты четвертого батальона, то она должна была бы отойти назад, пропустив вперед первый батальон. Таков, думаю, был первоначальный план, но копии приказов у меня при себе нет, да и планы эти так и остались планами. Боб и Фредди выехали на грузовике на поиски Уэстона. За первые пять дней боевых действий приказы от вышестоящих командиров поступали только в том случае, когда мы их запрашивали. Остальные штабные офицеры завалились спать. Спустя пару часов, около девяти, Боб приказал расположение штаба перенести: немцы, сказал он, двигаются через горы, стремясь обойти нас по флангу, и подошли совсем близко. Недалеко от дороги мы заняли положение для стрельбы, выставили часовых и отправились спать.

Спустя час, когда Боб опять куда-то отбыл, нас разбудил Хаунд; появившись, он стал путано рассказывать, будто ехал на мотоцикле и попал в засаду. По его словам (ложь), его батальон ввязался в бой, и, не объяснив, по какой причине он батальон покинул, отдал нам приказ отступать. Все это показалось мне подозрительным, но во главе штабного подразделения бригады стоял Мердок, и мы, снявшись с места, отошли примерно на милю.

Мы шли и шли в темноте, миновали две деревни; я возражал, но Хаунд твердил свое: «До рассвета мы должны уйти как можно дальше». Дороги были забиты войсками, отступавшими, как придется, не соблюдая никакой дисциплины. Офицеры, судя по всему, уехали вперед на машинах. После второй деревни дорога пошла вдоль долины с круто вздымавшимися по обеим сторонам голыми холмами. Я предложил устроить привал, но Хаунд сказал: «Надо найти укрытие». Остановить его мог лишь дневной свет. Как только рассвело, он спрыгнул с дороги в дренажную канаву и больше оттуда не выходил.

Я проспал с час, а когда проснулся, то увидел странную процессию: две тысячи оборванных бородатых людей шли по дороге с белыми простынями вместо знамен. Сначала я решил, что это какая-то местная манифестация, а потом сообразил: это же итальянцы, их взяли в Греции в плен, а теперь освободили. На свободу они шли без всякого энтузиазма.

Подошла часть первого батальона; несколько человек было ранено. Один солдат прошел всю дорогу с пулей в животе. Он лег на землю, но встать уже не смог; доктор прекратил его мучения с помощью морфия. Я спросил капитана Макинтош-Флада, каково наше положение. «Не знаю, и знать не хочу», – последовал ответ. Я пошел на поиски воды, оставив вместо себя вестового и разведку.

Стоило мне оказаться одному, как на душе стало легче: вид подавленных, отчаявшихся солдат действовал удручающе, терялась вера в собственные силы. Я вышел на дорогу и двинулся в обратном направлении. Мне навстречу шел субалтерн (не из наших, но как будто бы англичанин), он возглавлял – увы, лишь в прямом, а не в переносном смысле – полвзвода солдат. Субалтерн очень спешил.

– Дальше по этой дороге идти нельзя, – предупредил он меня. – Ночью там высадились парашютисты противника, они обстреливают дорогу из пулеметов.

Я спросил, откуда они стреляют.

– Не знаю.

– Кого-то из ваших ранило?

– Времени не было выяснить, – ответил субалтерн и рассмеялся – не задавай, мол, глупых вопросов.

Я сошел с дороги и направился через горы в деревню, которую мы проходили ночью, славную маленькую деревушку с колодцем на площади. Хотел налить в бутылку воды, но веревку срезали, а ведро украли. Жестами попросил крестьянина дать мне напиться; он пробурчал что-то в ответ, помотал головой, но я последовал за ним в его избу, и он, хоть и не сразу, налил мне в чашку воды из каменного кувшина.

На площади ко мне подошла и потянула меня за рукав крестьянская девочка; по щекам у нее текли слезы. Я пошел за ней, она отвела меня к церкви, где во дворе на носилках лежал английский солдат. Он был мертв; рот у него был облеплен мухами. Рядом с носилками стояла еще одна девочка, плакала и она. Должно быть, они за ним ухаживали. Стоявший поблизости бородатый крестьянин воздел к небу руки, словно показывая на поднимающийся аэростат. Этими знаками он давал мне понять то, что я знал и без него. Как и он, знаками, я велел им похоронить солдата.

Из этой деревни я направился в следующую, где, если верить встретившемуся мне мотоциклисту, в самом дальнем доме должен был находиться штаб или нечто вроде штаба. Наступление противника сдерживали в полумиле отсюда. В увитой жасмином беседке я обнаружил Боба, Фредди и двух бригадиров; оказалось, они попали в переделку – угодили под огонь автоматчиков. Боб прыгнул в танк, а Кен Уайли, зам. командира первого батальона, не посрамил честь десантных войск, предприняв мощную и успешную контратаку. Присоединилось к нам и несколько новозеландцев, в основном маори, и был разработан план действий, который сейчас я припомнить не могу, тем более что осуществлен он так и не был.

Боб, Фредди и я сели в грузовик и поехали обратно, на участок дороги, где я оставил Хаунда. Туда подтянулась часть его батальона, сам же Хаунд по-прежнему сидел в канаве. Боб, стараясь вести себя как можно корректнее, освободил его от командования батальоном со словами: «Вы спеклись. Вместо вас командовать будет Кен». Потом мы поехали обратно в деревню, чтобы перенести штаб туда. Называлась деревня, если не ошибаюсь, «Трактир Бабали». Трактир там, разумеется, был, а в трактире сидело человек десять отставших от своих частей пьяных солдат. Столы были залиты вином, однако несколько кувшинов еще не опорожнили. В тот день мы не ели ни разу, и две кружки бурого и сладкого вина заметно подняли нам настроение. После того как Боб забраковал очень славный сарай, который я облюбовал под штаб, мы попросту вломились в чей-то брошенный дом и назвали его «штабом бригады». Тем временем появился первый батальон. Согласно плану, он должен был прикрывать четвертый батальон, однако Хаунд проявил инициативу и здесь и приказал им отступать. Боб во всеуслышание освободил Хаунда от командования, на этот раз в выражениях не стесняясь. Внес свою лепту и пресвитерианский священник, который обратился к Кристи Лоренсу со словами: «Вот наша тактика: “Спасайся, кто может”». Пожелай противник продвинуться еще дальше вперед, и четвертый батальон, не успев занять позиции, был бы захвачен в плен, но немцы за эти дни устали, к тому же они редко переходят в наступление без поддержки с воздуха, а начиная с этого дня поддержка с воздуха заметно ослабла. Разведполеты осуществлялись часто, случались и разрозненные атаки с воздуха, но такого, как на прошлой неделе, когда от самолетов неба не было видно, больше не повторялось.