Исидор Анненский - В театре и кино

Первым консультантом по сценарию «Трое» еще в сороковые годы стал известный театральный критик и мой давний друг Ю. Юзовский. Нас объединяла в этой работе любовь к Горькому, единое понимание и отношение к идее повести «Трое». Нас увлекал в ней страстный протест против сметенного Октябрем общественного строя, где так часто людям честным, талантливым, жаждущим справедливости и добра, не было места в жизни. Их гибель – отчаянный акт протеста против бесчеловечья окружающей общественной среды. В этом был пафос сценария – пафос моего замысла.

Съемки фильма «Трое» я начинал дважды. Первый раз – на Киевской киностудии в 1946 году. Актерские пробы я снял по-новому: это были не просто портреты исполнителей, по которым судят, соответствует ли тот или иной актер той или иной роли; нет это были эскизы к будущему фильму, в которых уже намечались принципы трактовки образа. Пусть читатель не обвинит меня в нескромности, но, надо сказать, что подобный принцип съемки актерских проб был первым в практике нашего кино, и он долгое время оставался своего рода эталоном.

Итак, первая съемка фильма «Трое». Зима 1946 года. Снимается эпизод – проезд Ильи с Олимпиадой на тройке. Роли исполняют популярные актеры: Илья – Иван Переверзев, Олимпиада – Галина Сергеева, та самая Галина Сергеева, что сыграла главную роль в фильме М. Ромма «Пышка» по Мопассану. Все вроде бы началось хорошо…

Неожиданно для нас после первого съемочного дня работа над фильмом была приостановлена… Вскоре я узнал, что почти одновременно была приостановлена работа над фильмом «Анна Каренина», который ставил Всеволод Пудовкин, и над фильмом «Пиковая дама», который ставил Михаил Ромм…

Начиналась полоса так называемого малокартинья.

К работе над фильмом «Трое» я вернулся десять с лишним лет спустя, в конце пятидесятых годов, на Киностудии имени М. Горького. Заново переработал сценарий. Сценарий был утвержден. Все, казалось бы, шло хорошо. Но опять, по целому ряду от меня не зависящих причин, работа не состоялась.

И, наконец, в 1967 году, закончив к 50-летию Октября фильм «Татьянин день», я в третий раз приступил к экранизации повести «Трое», мечтая посвятить свою работу 100-летию со дня рождения А. М. Горького (1968 год).

Правда, кое-кто из редакторов возражал. Нашлись люди, которые, повторяя доводы еще дореволюционных критиков, заявляли, что повесть де «мрачна», «бесперспективна», даже «безнравственна». Тем, кто сомневался в высоких идейно-нравственных достоинствах горьковской повести, разъяснили всю абсурдность подобной точки зрения. Была подчеркнута и подтверждена высокая и ясная истина: творчество Горького никогда не было «бесперспективным»; даже в самые трудные дореволюционные годы великий писатель видел светлое будущее своей Родины, связывал с ним свои мечты и надежды, всегда с любовью рисовал образы борцов за это будущее, выросших из глубин народной жизни.

На этот раз работа над фильмом «Трое» уже не прерывалась. Погружение в мир горьковских образов доставляло всем нам, осуществлявшим постановку, огромное наслаждение.

Герой повести Илья Лунев, как известно, кончает жизнь самоубийством, В предыдущем эпизоде он бросает вызов обществу. Этот эпизод я сделал кульминацией фильма. Более того, я повторил его дважды – в начале и в конце картины, использовав прием так называемого кольцевого обрамления. Основная часть действия разворачивалась как воспоминания Ильи и его неосуществившаяся мечта о светлой и достойной человека жизни.

Я уже не раз убеждался в том, что неопытность актерской молодежи с лихвой окупается ее стремлением к учебе, жадным желанием познать тайны актерского мастерства, деятельной благодарностью за оказанное доверие.

Поэтому не случайно исполнители главных ролей в фильме «Трое» были дебютантами в кино. Георгий Третьяков, сыгравший роль Ильи, обладал прекрасными сценическими данными. Актеру еще не хватало умения, опыта, мастерства, но его искренность подкупала. А. Мартынов (Павел) и В. Салин (Яков) как бы сливались с создаваемыми образами. Нелегко было им вообразить себя в той, бесконечно далекой от наших дней жизни, какая воссоздавалась в фильме и какую рисовал в повести Горький. Но им оказалось понятно и доступно главное – страстное неприятие той жизни, той действительности. В этом был творческий ключ, с помощью которого мне удавалось открывать для них дорогу к образам.

Перед молодыми актерами Н. Терентьевой и В. Борцовым, игравшими чету Автономовых, я ставил иную задачу. Они – представители другого лагеря, они убеждены, что жизнь, которой они живут, – нормальна и правильна. Они ее принимают полностью.

В первом случае главная движущая пружина действий и поступков – непримиримость с окружающей жизнью, во втором – приятие ее, стремление в этой жизни преуспеть. Но и то и другое, в соответствии с горьковским замыслом, имело одну сверхзадачу: «срывание всех и всяческих масок».

Снимались в фильме «Трое» и актеры с именами, уже многого достигшие в кино. А. Абрикосов, в свое время игравший в фильме «Пятый океан», создал колоритный, впечатляющий образ купца, защитника и своего рода «теоретика» волчьих законов действительности, в которой он был хозяином. Выразительные характеры горбуна Терентия, деда Еремея и ростовщика-менялы Полуектова создали артисты Н. Парфенов, Ф. Никитин и Н. Шавыкин.

Особо хочу отметить трогательный образ спившегося сапожника, проникновенно сыгранный Ю. Пузыревым. Это один из тех талантливых русских людей, что были загублены средой, тяжкой жизнью, попранием человеческого достоинства. Сквозь все испытания и невзгоды проносит сапожник любовь к своей гармони, «в которой душа его квартирует». Можно назвать и другие актерские удачи в фильме «Трое», начиная с эпизодической роли следователя (А. Пелевин) и кончая ролью маленького Ильи, искренне и убедительно сыгранной школьником Сашей Милокостовым.

Много внимания уделили мы изобразительной и звуковой сторонам фильма. Музыкальное решение фильма было подчинено созданию напряженной, порой трагически звучащей атмосферы (композитор Тихон Хренников).

Особенно выразительного единства музыки и изображения удалось, на мой взгляд, добиться в сцене самоубийства Ильи Лунева. Все в этой сцене – и трагическая музыка, и дождь, и мокрые стены домов – как бы оплакивает эту смерть.

Но сразу же вслед за этим эпизодом, по контрасту – сцена совсем иная: Павел стоит у широко распахнутого окна, за которым – рассветное небо, и широкий разлив Волги, и необъятность земли, могучей и чистой, несмотря ни на что.