Михаил Колесников - Сухэ-Батор

22 ноября Сюй обнародовал декрет китайского президента об удовлетворении просьбы богдо-гэгэна и князей о «добровольном» включении Внешней Монголии в состав Срединной республики. Этим же декретом жене богдо присваивалось звание «драгоценной, мудрой княгини чистого разума и ясной мысли». Высшие ламы и князья-предатели получили от генерала личные подарки. Все чиновники министерств были разогнаны, двери опечатаны. У каждой двери стоял китайский часовой.

Покончив с автономией, генерал Сюй вплотную занялся монгольской армией. Прежде всего он издал приказ, в котором требовал, чтобы монгольская армия немедленно сложила оружие. Подразделения в самой столице удалось разоружить без всяких проволочек. Гораздо сложнее обстояло дело с войсками, расположенными в Худжирбулане. Китайских парламентеров не подпускали даже к лагерю, с ними отказывались вести какие бы то ни было переговоры.

В эти дни особенно проявился организаторский талант Сухэ-Батора. Он выступал на солдатских митингах, призывая не складывать оружия перед оккупантами, подолгу беседовал с каждым офицером, убеждая стоять до последнего.

— Нас меньше, чем китайцев, они лучше вооружены, но нас поддержит народ, — говорил он, — а тогда посмотрим, на чьей стороне будет сила. На петицию Бадма-Дорджи мы ответим своей петицией.

Такая петиция была составлена Сухэ-Батором. Под ней подписались почти все офицеры. Они категорически отказывались сложить оружие. Петиция была направлена в штаб монгольских войск. Высшее начальство на словах одобрило петицию, но на деле заняло выжидательную позицию. Китайским представителям все же удалось прорваться в Худжирбулан.

— Мы не хотим кровопролития, — заявили они, — нужно распустить армию мирно. Сперва следовало бы демобилизовать главарей и зачинщиков смуты.

В тот же день Сухэ-Батора вызвали в штаб, отобрали у него оружие и объявили, что он демобилизован из армии. Ему предписывалось немедленно покинуть Худжирбулан. Это было прямое предательство высшего начальства.

— Вы продали Сюю армию, но пожалеете об этом, — заявил Сухэ-Батор, прежде чем уйти.

В Худжирбулане появились китайские войска. Началось разоружение монгольской армии. Генералу Сюй Шу-чжену сдали почти десять тысяч винтовок, пять пушек, десять пулеметов, весь запас снарядов и патронов. Но Сухэ-Батор не сразу покинул Худжирбулан. Лучшие годы отдал он армии, а теперь его лишили всех прав, уволили. Армии больше не существовало. Ее распустили. Демобилизованные окружили Сухэ-Батора:

— Что делать дальше, учитель?

— Нас предало командование, переманило на свою сторону офицеров. В этом наша слабость. Перед лицом опасности мы не успели объединиться в прочную организацию. Мы были заняты войной. Но настоящие бои с гаминами еще впереди. Готовьте себя к этим боям.

Всякого рода посулами Сюю удалось разложить верховное командование монгольской армии. Единого выступления, хотя оно и готовилось Сухэ-Батором, не произошло. Офицеры пошли за начальством. Народа они боялись больше, чем китайцев. Вскоре в Худжирбулане никого не осталось.

Демобилизованный Сухэ-Батор уговорил тестя перебраться в Ургу, Тесть был очень огорчен последними событиями, понимал, как тяжело Сухэ-Батору, но делал вид, что ничего особенного не произошло.

— В Хурэ так в Хурэ! — весело восклицал он. — Будем жить вместе.

Сухэ-Батор с семьей перебрался в Ургу. Он снова был без работы, без всякой надежды получить ее в недалеком будущем. А в столице уже хозяйничали гамины…

Эти два человека встретились впервые. Один — высокий, стройный, с прямым рассекающим взглядом, весь будто сжатая стальная пружина. Второй — круглолицый, плотный, с веселым прищуром умных карих глаз. Они уже давно слышали друг о друге, теперь сошлись, вели малозначащий разговор, изредка понукали лошадей, стремясь как можно скорее выбраться за черту города и остаться наедине.

Кони взбирались по крутому склону Богдо-улы. Лиственницы уже почернели. Стояла глубокая осень. С вершины одной из сопок открывался широкий вид на всю долину Толы: далеко на востоке — сиреневые скалы, на западе — речная пойма, голые деревья, сопки, а внизу — юрты и домики Хурэ, дворцы, храмы. Отсюда даже огромный храм Арьяволо с золоченым шаром не казался таким величественным. Этот храм, напоминающий крепость, построил богдо-гэгэн, чтобы увековечить годы своего правления. Но годы правления «многими возведенного» кончились. В Урге правил генерал Сюй Шу-чжен. Правда, официальная церемония передачи власти над Монголией китайскому генералу намечалась на новый, 1920 год, но уже сейчас китайские солдаты чувствовали себя полными хозяевами в Урге. Они бесцеремонно угоняли аратских овец, коней, врывались в юрты, насиловали женщин, забирали имущество, избивали прохожих за неосторожно брошенное слово, за недружелюбный взгляд!

Сюй Шу-чжен расставил по всем дорогам заставы и караулы. Свободное передвижение из аймака в аймак было запрещено. Каждого, показавшегося подозрительным, обыскивала, пытали, судили, предавали мучительной казни без суда и следствия. Генерал Сюй решил показать монголам «твердую власть». Чен И был выслан в Китай. В Урге вновь открылся китайский кредитный банк, открылись публичные дома и питейные заведения. Чтобы увеличить свою армию, Сюй Шу-чжен согнал в казармы всех китайцев, проживавших до этого в Монголии, мирных земледельцев и ремесленников.

Вот в это смутное тяжелое время и появились в Урге два человека, которые объединили вокруг себя всех недовольных. Они стали признанными руководителями первых нелегальных революционных кружков. Кружки существовали независимо друг от друга, их руководители ни разу не встречались.

Сухэ-Батору после долгих поисков работы в конце концов удалось устроиться наборщиком в типографию.

Первая русско-монгольская типография появилась в Урге еще в начале XX века. Типография была небольшая, оснащенная ручными печатными машинами. Обслуживали их десятка два русских и монгольских рабочих. В годы автономии при министерстве иностранных дел была создана вторая типография. Она печатала официальные материалы, учебники и учебные пособия. При шабинском ведомстве организовали небольшую типолитографию, печатавшую указы и проповеди богдо-гэгэна. Все три типографии были построены русскими специалистами.

Сухэ-Батор, поразмыслив, решил поступить в типографию при министерстве иностранных дел. Эта типография сейчар оказалась в руках генерала Сюй Шу-чжена. Здесь печатались все официальные документы, приказы, агитационная литература, секретные бумаги. В документах находила отражение политика китайских захватчиков, а это значило, что Сухэ-Батор всегда мог быть в курсе всех дел врагов монгольского народа.