Альбер Бенсуссан - Гарсиа Лорка

Цыган — загадочная личность, пришедшая издалека, из Индии, которую он покинул, спасаясь от безжалостных копыт коней Тимур-Ланга (Тамерлана); пришел он сначала в Египет, где и получил свое именование «гитано», которое явно произошло от «египтано», египтянин; а цыганку, «гитану», Египет назвал другим словом этого же корня — «джипси». Потому Лорка с удовольствием именовал гениального исполнителя «канте хондо» Мануэля Торреса, которым он восхищался и которому посвятил свои «Виньетки в духе фламенко», — «артистом из династии фараонов». Сколько тайн в этом слове — «цыган», сколько судеб и драм! Отчего «плачет о далеком» гитара и «цыган вспоминает дальние страны»? Эти «мрачные лучники», идущие в процессии по улицам Севильи на Святой неделе, и есть те странники, покинувшие далекую родину: это они «пришли с тоской из дальних стран».

«Дальние страны» с их тоской — не абстрактный образ, это опять-таки внутренний мир самого поэта, и он выражает его четырьмя «эпохами»: они представлены в его поэме четырьмя основными формами «канте хондо».

Сначала это «сегирийя» — образ цыганки Фараоны: она движется, как сомнамбула, в каком-то своем непостижимом ритме, в пустыне своего надломленного голоса, и замолкает среди черных мотыльков — это музыканты в трауре, оплакивающие печали «краткой жизни» (так вспоминал о своем впечатлении Мануэль де Фалья). Напомним, что «Короткая жизнь», первое из больших произведений композитора, была написана тоже в Гренаде, но задолго до того конкурса «Канте хондо», состоявшегося в июне 1922 года.

Затем идет «солеа» («одиночество») — это «жалоба Андалузии»: она как «кинжал, как солнечный луч, пожаром сжигающий жуткую землю». «No, no me lo claves, no!» — это крик боли, это как вопль самого поэта перед своим убийцей, который настигнет-таки его через 15 лет. Это еще и одинокая слеза в конце ночи и кошмара — когда наконец зазвонили «рассветные колокола Гренады» тем самым оглушительным перезвоном, который введен Мануэлем де Фальей в последние аккорды его «Колдовской любви».

Третья «фигура» «канте хондо» — та самая «saeta», стрела, выпущенная голосом, пронзительный крик в процессии на Святой неделе, посвященной Деве, потерявшей Своего Сына («Смуглый Христос, ушедший от лилий Израиля к милой гвоздике Испании»…).

И наконец — «петенера»: андалузская женщина, в жилах которой течет кровь цыганки, мавританки и еврейки. «Ты куда идешь, красавица еврейка?» — поется в народной «copla». «Я ищу Ребекко, — того, из синагоги…» Несомненно, это далекое прошлое, возвращенное к жизни ностальгией по нему, навсегда зачаровало душу ребенка из Ла-Веги. В «малагийском» ритме гитары «рвется рыданье погибших душ из розетки круглого рта». А затем Ла Петенера, архетип Цыганки, умирает… Не было такого цыганского праздника, на котором не оплакивалось бы погребение Ла Петенеры («В древних желтых башнях — звон стекла; в пыльном вихре ветра — призрак корабля…»). О каком корабле говорит здесь Лорка?

О том корабле изгнания, чей форштевень режет струны-волны и исторгает из них эти слезы и жалобы. Здесь Федерико, так же как его учитель и друг Мануэль де Фалья, дарит нам в кратких, мощных, горящих строках всю свою Андалузию, идеальную и мифическую. Ею он вскоре напитает свою самую совершенную, самую знаменитую поэму — «Цыганское романсеро».

Год 1928-й стал знаменательным в жизни Федерико. Летом он опубликовал «Цыганское романсеро» — самое успешное его произведение, которое ему самому нравилось больше всего и которое вскоре принесет ему — и надолго — оглушительную славу. Этот поэтический сборник назывался сначала «Primer romancero gitano» и был издан в «Revista de Occidente», которым руководил философ Хосе Ортега-и-Гасет. В интеллектуальных кругах Испании это издательство считалось надежным трамплином и визитной карточкой начинающих дарований. Книга Лорки была исключительно тепло встречена интеллектуалами, да и всеми вообще. Первый тираж в 3500 экземпляров был раскуплен за несколько дней. Наконец-то вот она — слава!

Откуда взялось это название — «романсеро»? Испанское слово «романс» не имеет ничего общего с нашим «романсом» — мелодичной песней любовного содержания. В Испании оно когда-то означало поэму, написанную на «романском» (то есть не-латинском) языке. В те давние времена испанский язык еще только формировался как самостоятельный, отделяясь от латыни (так называемой вульгарной латыни), и заметнее всего этот процесс шел в стихотворных текстах. Окончательное размежевание этих двух языков произошло в «cantare de gesta»; классическим образцом этого жанра стала позднее поэма Сида — «Poema de mio Cid». Самые известные испанские «романсы» XV века воспевают великие события испанской истории и Реконкисту [11] Дословно «отвоевание» ( исп .). Борьба народов Пиренейского полуострова (VIII–XV вв.) против захвативших эти земли арабов. (Прим. пер.). через образы героев — Сида, Бернардо дель Карпио, Инфантов де Лара и знаменитых мавров («Abenamar, Abenamar moro de la moreria», — поется в одном из самых известных романсов). Эти произведения были навеяны эпическими событиями и историями несчастной любви (само собой разумеется) и написаны были обычно восьмисложным стихом с консонансами в каждых двух строках. Первоначально они создавались для пения. Жанр «романса» издавна использовался в испанской поэзии и дожил до наших дней; в XX веке блестящие его образцы были созданы двумя самыми большими поэтами своего времени — Антонио Мачадо и Лоркой. Позднее, на сцене своего театра «Ла Баррака» Лорка будет читать шедевр Мачадо — «La Tierra de Alvargonzalez», а потом, если его попросят, и один из своих «цыганских романсов», столь высоко оцененных всеми.

Продолжая традиции великой испанской литературы, которой он восторгался, Федерико создал эпопею Андалузии, сочетающую в себе повествовательность и лиризм, и назвал ее «Цыганское романсеро». Она состоит из восемнадцати поэм, содержащих в целом более тысячи строк. Рисунок обложки Лорка создал сам: буквы названия тщательно выписаны красной тушью; над ними изображен горшок — знаменитый андалузский «bucaro», из которого тянутся вверх три тонких стебля с тремя подсолнухами — но в виде трех черных солнц, которые создают выразительный образ засухи и скудости. На изображение горшка накладываются очертания карты Испании, испещренной красными точками — как капельками крови. Одним словом, это яркая картина многострадальной Андалузии, да и всей Испании, и она очень далека от расхожего образа красочной «fiesta gitana» для туристов — с обязательной испанской фольклорной «пандерета» (тамбурином). Образы на обложке настраивают читателя на серьезный лад: его приглашают войти в исторический мир Андалузии. И в то же время этот красно-черный рисунок пером несет в себе что-то наивное, почти детское: ведь сам поэт, которому не было еще и тридцати, по-прежнему хранил в себе образы и фантазии своей беспокойной юности.