Альбер Бенсуссан - Гарсиа Лорка

Федерико вынашивал это произведение в течение пяти лет; он рассказал об этом своем замысле еще весной 1923 года в письме, отправленном из Гренады другу и наставнику Мельчору Фернандесу Альмагро: «Я хотел бы создать произведение высокое и спокойное: я напишу “романсы” с прудами, горами и звездами; это должно быть создание таинственное и чистое, каким бывает цветок: он весь — в своем запахе. Я введу в свою поэзию тени арабских девочек, играющих на деревенских улицах, и в рощах моей лирики хочу уловить слухом идеальные образы старинных народных песен… Я создам произведение народное и совершенно андалузское».

Лорка употребил здесь слово «андалузское», а не «цыганское». Почему же потом он выбрал для своего «Романсеро» это название, которое прилипло к нему самому настолько, что некоторые люди, особенно за границей, будут принимать его за настоящего цыгана, воспевшего свой народ? Если мы внимательно прочтем эти поэмы, мы увидим, что в них живут только цыгане. Поэту Лорке, человеку щедрой души, необходимо было броское название, которое «искупило» бы несправедливость истории по отношению к этому вольному народу: он восхищался им, живя в буржуазной, мещанской Гренаде, — ведь там, на другом берегу реки, в пещерках Сакромонте, жил целый народ, пришедший издалека, со своей музыкой, песнями, нарядами и обычаями. Цыгане в его поэмах являются и живописной декорацией, и главными действующими лицами, и вызывающими сочувствие жертвами, и славными героями.

Федерико-поэт отождествлял себя с этим миром.

Как известно, ему нравилось пририсовывать «египетскую ветвь» к своему генеалогическому древу, но он и просто любит побыть среди них, на этом холме за рекой, который свысока и насмешливо посматривает на мостовые буржуазной Гренады. Здесь столько красивых молодых людей с оливковым цветом лица — Федерико с восторгом представляет, как будет описывать их в своих стихах. Итак, решено: из них он «нанижет четки» прекрасных строк — напишет большую поэму, эпическую и лирическую одновременно, прославляя их красоту, воспевая их великолепие и нищету и главное — зов их горячих тел.

Заглянем в эту прекрасную книгу, капитальное его творение, которое очаровало собой весь свой век и продолжает привлекать нас. В ней есть самые разные образы: маленькая цыганка, убегающая от ветра — этого злого, противного сатира, который задирает ей юбку и преследует своей «раскаленной шпагой»; монахиня-цыганка, сдержанная и скромная, чья красота подобна образку, заложенному между страницами молитвенника; есть и молодой цыган, красивый как бог, который будет арестован, а потом погибнет в драке; и над всеми — образ прекрасной женщины, которой владеет молодой цыган — как чутким музыкальным инструментом, послушным только ему одному.

Задержимся немного на самой знаменитой поэме «La Casada infiel» («Неверная жена») — во Франции, например, любой интересующийся Испанией должен был знать ее наизусть. Ее «заездили», как любимую пластинку, еще при жизни поэта и даже замучили этим его: где бы он ни появлялся, его просили прочесть эту поэму. В чем же ее очарование? В ней повествуется о «неверной женщине» (так было переведено ее название во французском издательстве «Плеяда», и это «смягченное» название поначалу прикрывает то обстоятельство, что женщина-то была замужем и изменила не как-то вообще, а конкретно — своему мужу; в самой же поэме это «соблюдение приличий» сразу разметено в пух и прах!). Она встречает молодого цыгана, который, приняв ее за незамужнюю, уводит ее на любовное свидание к реке. Следует безумная ночь объятий, два тела истощают себя в огне пожирающей их неслыханной страсти. Потом молодой цыган дарит своей случайной возлюбленной красивую шкатулку для шитья, но, когда женщина признаётся ему, что она замужем, ее любовник — который будто только этого и ждал — тут же вновь обретает свободу. Да, цыган есть и будет свободным, как ветер, как блуждающий огонек, как пьянящий аромат земли: он приходит, любит, как «ангел пламени» из фильма «Теорема» Пазолини, — и исчезает.

В поэме есть повествование, но главным образом это лирика — и лирика безумная, взвихренная, ошеломляющая. Сначала идет описание роскошной летней ночи накануне Дня святого Иакова, покровителя Испании, с именем которого совершалась Реконкиста, закончившаяся взятием у мавров Гренады в 1492 году: праздник этого воинственного покровителя приходится на самую середину лета — 25 июля. Эта ночь напоена пением кузнечиков — истинной музыкой любви. Горя́ нетерпением, возлюбленный касается «спящих грудей» женщины, которые тут же расцветают навстречу ему, «как букеты гиацинта». Этот цветок упомянут здесь не случайно. Лорка был высокообразованным человеком и хорошо знал греческую мифологию. Хиакинтос (Хасинто по-испански означает Гиацинт) был прекрасным молодым спартанцем, в которого влюбился сам Аполлон. Их любовь была, вероятно, первой гомосексуальной любовью, упомянутой в античной мифологии. И она принесла с собой несчастье, так как ветреный бог Зефир, тоже влюбленный в Гиацинта, сыграл с ними злую шутку: однажды, когда Аполлон и его прекрасный эфеб устроили между собой соревнование с пращами, мстительный Зефир отклонил полет камня — он попал прямо в лоб Гиацинту и убил его. Опечаленный Аполлон подарил ему вечную жизнь в виде цветка, который каждый год расцветает в мае. Гиацинт, так же как Адонис и Нарцисс, — это еще один прекрасный юноша из мифологии, к которому поэт не мог остаться равнодушным.

Поиграем еще немного в педантов от поэзии. Далее у Лорки следует стих: «Ее крахмальные юбки трещали, словно десять ножей раздирали ту ткань». Дело в том, что уже упомянутый гиацинт — это лекарственное растение, из луковиц которого в старину добывали сок, использовавшийся для уплотнения тканей, то есть служил «крахмалом» до изобретения современного крахмала — извлекаемого из зерновых или картофеля. Именно испанцы главным образом использовали этот «крахмал» для уплотнения рюшей и воротничков в те времена, когда они были в моде, — эти детали одежды мы можем видеть в огромном количестве на полотнах Эль Греко и Веласкеса. Разве мог Лорка упустить эту деталь? Поэзия — это вообще-то настоящая алхимия воспоминаний, знаний, импульсов, воображения. Целый мир в немногих словах. Но прежде всего поэзия — это метафора. Кстати, такое определение давал ей сам Лорка. В своей знаменитой лекции 13 февраля 1926 года в «Атенео» Гренады на тему «Поэтический образ у дона Луиса де Гонгора» он высказался определенно: «Язык вообще основан на образе». И он явно имел в виду свой собственный стиль, когда процитировал Марселя Пруста: «Только метафора соединяет стиль с вечностью».