Тоти Даль Монте - Голос над миром

Я беспрестанно переезжала из одного города в другой — из Буэнос-Айреса в Кордову, из Кордовы в Росарио, и повсюду меня встречали с необычайным восторгом и симпатией, особенно многочисленные группы прежних и новых итальянских эмигрантов.

В свои нелегкие поездки мне далеко не всегда удавалось брать с собой Мари, которая в юности была слабой и болезненной. На время отсутствия я поручала дочку заботам одной моей замужней подруги, которой я могла довериться с закрытыми глазами. С ней я оставила Мари и тогда, когда уехала на несколько дней в Росарио.

Не успела я вернуться, как меня ждали новые тревоги. На вокзале я чуть не упала в обморок, когда не увидела среди встречающих мою дочку, хотя она была предупреждена телеграммой. Мне осторожно сказали, что синьорину пришлось срочно отвезти в больницу. В отчаянии я бросилась к телефону и узнала, что у Мари был острый приступ аппендицита и ее пришлось немедленно оперировать.

Я не отходила от постели дочери, пока не миновала опасность.

Вскоре Мари совершенно поправилась и смогла хорошенько отдохнуть и повеселиться в последние дни моих гастролей, которые продлились целых два месяца.

Кроме городов Аргентины я с большим успехом дала концерт в Монтевидео.

В день отъезда — новые переживания. Я заранее запаслась билетами на пароход «Италия», и мне официально сообщили, что он снимается с якоря в два часа дня. Накануне мы были приглашены на обед к нашим друзьям Тедески, прощаясь с которыми договорились встретиться на следующий день в двенадцать часов. Конец дня я провела в обычной беготне за нужными и ненужными вещами. Я накупила всевозможные сувениры и безделушки для родственников и друзей, а для себя — крокодиловые и змеиные шкуры, изделия из черепашьей кости, замшу. Все это добро еле уместилось в четырех баулах и многочисленных чемоданах, составлявших мой багаж.

Я позаботилась о том, чтобы его заранее перевезли на пароход. И, как показали последующие совершенно непредвиденные события, поступила весьма здраво.

Вернувшись в гостиницу уже ночью, мы попросили портье не будить нас рано. Пароход уходил в два часа, и мы спокойно могли выехать из отеля в полдень.

Но оказалось, что отправление парохода несколькими днями раньше было перенесено на десять тридцать утра, и никто не позаботился предупредить нас. К счастью, синьора Тедеска позвонила в агентство и с ужасом узнала об этом. В сильном волнении она телефонировала мне. Было девять утра, значит, до отхода парохода оставалось всего полтора часа.

Звонок телефона, стоявшего на тумбочке у моей постели, звучал настойчиво и повелительно. Спросонья я сняла трубку и услышала новость, подействовавшую на меня, словно удар электрического тока. Я мигом вскочила, но мне не сразу удалось разбудить Мари, спавшую крепким сном юности. Нельзя было терять ни минуты, нам во что бы то ни стало нужно было попасть в порт к четверти одиннадцатого, а до него полчаса езды на машине. Мы с молниеносной быстротой умылись, оделись, расплатились по счету, раздали чаевые. Те несколько минут, пока мы ждали такси, показались нам вечностью. Но вот мы в машине, и скорее… в порт.

Надо ли говорить, что на улицах толпился народ, а движение здесь очень оживленное. Я торопила шофера, но он был бессилен нам помочь. Большей скорости при таком скоплении народа развить невозможно. Казалось, что мы все больше отдаляемся от порта. Когда мы приехали, пароход дал второй гудок и матросы уже убирали сходни.

Мы помчались к пароходу и побросали свой багаж в единственный еще работавший погрузочный кран; люди вокруг смеялись и от души потешались над нами. Капитан приказал тотчас же взять нас на борт, таможенники запротестовали: они хотели сначала проверить чемоданы. Наконец среди всеобщего веселья, подталкиваемые моряками, мы оказались на верхней палубе.

Я ничего не сознавала, голова шла кругом… Когда я немного пришла в себя, то была уже в каюте вместе с Мари, которая тоже выбилась из сил. Вдруг меня поразила отчаянная мысль, и я воскликнула:

— Мари, а наши баулы!

— К черту баулы! — ответила Мари. И она была права: если вещи не успели погрузить, то тут уж ничего не поделаешь.

Позже мне сказали, что все наше достояние на борту, так как таможня не стала проверять багаж Тоти.

Поистине я родилась под счастливой звездой!

После столь головокружительного пролога наше путешествие до самой Генуи протекало очень приятно. Моя дочь расцветала с каждым днем, и я была счастлива! Я возвращалась на родину, полная чудесных воспоминаний о новых успехах, довольная тем, что показала Мари мир.

Запомнилось мне знакомство с Евой Перон, кумиром не только перонистов, но и всех аргентинцев. Ева была чудесной женщиной. Кроме красоты она отличалась изысканностью манер и врожденным благородством.

Вернувшись в Италию, я тут же уехала в Барбизанелло немного отдохнуть. Стояла уже осень.

Однажды раздался звонок, и неожиданно я услышала в трубке голос моего дорогого Ческо Баседжо.

После дружеского обмена любезностями я спросила о причине звонка.

— Что бы ты сказала, — спокойно произнес он, будто речь шла о самых обычных вещах, — если бы я предложил тебе выступать в моей труппе?

Я побледнела, сердце забилось чаще, у меня перехватило дыхание; это приглашение было для меня как гром среди ясного неба. Я бормотала какие-то возражения и чувствовала себя неловко, но потом успокоилась и спросила:

— Что же я буду делать в твоей труппе?

— Ты будешь первой актрисой, — не задумываясь, ответил Баседжо. — В некотором роде ты по-прежнему будешь примадонной, как в опере. Ты выступишь в нескольких пьесах Гольдони, тебе же это не впервой…

— Да, знаменитые «Кьоджинские перепалки». Но мне много лет, чтобы повторять эксперимент с Лючетой…

— На этот раз речь идет не о Лючете. Я хочу, чтобы ты сыграла в «Самодурах», «Доброй матери», «Домоправительнице» и в нескольких современных комедиях или же в пьесах Сельватико и Галлины, в общем, там посмотрим. Ну решайся же, Тоти… Ты рождена для сцены… вспомни, что говорил Симони.

Искушение было сильным, но у меня уже наметились другие планы; не было недостатка и в предложениях от различных импрессарио. Я ответила Баседжо, что подумаю и дам ответ через неделю.

Признаюсь, что в течение семи дней я не знала ни минуты покоя. Всю неделю обдумывала я предложение моего друга. Компромиссное решение тут было невозможно! А перспектива вернуться в драматический театр неудержимо захватила меня. Любовь к драме пересилила все сомнения, и я приняла предложение Баседжо. Я хотела поделиться со зрителем самыми сокровенными переживаниями, идущими из глубины души.

Я чувствовала себя свободной и счастливой, готовой с энтузиазмом учиться, совершенствоваться под руководством такого замечательного артиста, как Ческо Баседжо.