Валерий Поволяев - Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина

Долгими лиловыми вечерами, навевающими грусть, воспоминания и тоску по родному дому, посольские работники собирались у Шебаршина на чай.

Дочь Шебаршиных Танюша, как вспоминает Масленников, была очень живой, смуглой, своенравной, пыталась втянуть взрослых в свои бойкие игры, но в девять часов вечера ее отправляли спать.

А в десять из-за стола поднимался сам Шебаршин, объявлял собравшимся:

— Извините меня, я встаю очень рано, поэтому вынужден откланяться, мне тоже, как и Таньке, пора спать. Вы же оставайтесь, сколько хотите, — в вашем распоряжении все, вплоть до бара.

Шебаршин делал общий поклон и демонстративно уходил в спальню, увидеть его можно было только на следующий день…

И лишь много лет спустя Масленников узнал о том, что Шебаршин не спать уходил — он покидал дом через другую дверь и уезжал на встречу со своими тайными агентами. Такова была его профессиональная жизнь, оперативная работа считалась превыше всего.

А встречался он с очень многими людьми, в том числе и с теми, кто принадлежал к высшему руководству Индии.

Аркадий Масленников поработал в Индии очень неплохо, потом, подводя итог, подсчитал, сколько же статей дал в «Правду». Оказалось — 1350.

Более того, он стал в Дели президентом Ассоциации журналистов стран Юго-Восточной Азии, а это более двух тысяч человек только одних членов ассоциации… Тьма!

Когда приехал в Индию Косыгин, то первым делом захотел посетить металлургический комбинат в Бхилаи, который возвели советские строители. Масленников, естественно, сопровождал его: Косыгин был членом Политбюро ЦК КПСС, а Масленников работал в партийной газете.

Несмотря на свой мрачноватый вид, Косыгин много шутил, был очень остроумен, подвижен… Это сейчас современные публицисты, — считает Масленников, — стараются превращать наших прежних лидеров в тупоголовых технарей, исполнявших так называемую «волю партии», а это было не так, и Косыгин — яркий тому пример.

Но было немало людей, которые откровенно невзлюбили его. В той же Индии — народ ведь всякий есть, в каждом городе обязательно найдется «всякой твари по паре», — так и в Дели с Бхилаи.

В Бхилаи, на комбинате, Косыгин шел по длинному цеху, проход этот был с двух сторон обнесен решетками. Это сделали хозяева, для каких целей сделали — неизвестно. За решетками виднелись лица рабочих.

Масленников обратил внимание, как один американский журналист пытается поймать Косыгина объективом фотоаппарата в кадр на фоне решеток. А за решетками — рабочие…

Позже, на заседании ассоциации, при большом стечении народа, он сказал американцу:

— Вы вели себя неприлично, сударь. Настоящие журналисты не ловят глав государств на какой-нибудь неловкости либо оплошности, их собственной или чужой…

Американец пожал плечами и пробурчал:

— Что хочу, то и делаю.

В ответ Масленников отрицательно покачал головой.

— Нет. Есть журналистская этика, есть устав ассоциации, который вы не должны нарушать…

Масленников не договорил. Американец вспыхнул и перебил его:

— Тогда я подаю заявление о выходе из вашей ассоциации!

— Это ваше право, сударь, — спокойно ответил Масленников.

Правда, того момента, когда американец выходил из ассоциации, он не помнит, да и вряд ли погорячившийся журналист будет делать необдуманный поступок — скорее всего, он остался в ассоциации, но вел себя уже осторожнее.

Кроме Индии Аркадию Масленникову пришлось поработать в Пакистане, потом в Англии — корпункты «Правды» в этих странах стали для него родным домом, а журналистика из второй профессии (по образованию он все-таки экономист, специализирующийся на экономике развивающихся стран) превратилась в первую.

А потом вернулся домой и застал Москву, взбудораженную перестройкой, надвигающимися переменами, часто бывал на заседаниях Верховного Совета СССР, которые транслировались по телевидению, и народ смотрел на эти заседания, как на спектакли, люди обсуждали их, аплодировали либо, наоборот, плакали. Создавалось такое впечатление, что страна живет по одним законам, а Верховный Совет — по другим.

Появились новые имена, о них заговорили: Собчак, Попов, Станкевич и другие, — иногда казалось, что люди эти прибыли в Россию с иной планеты. Горбачев в их окружении терялся, хотя по-прежнему говорил бойко (но безлико, ничего из его речей нельзя было запомнить, кроме неграмотных слов и выражений типа «Азебарджан»), а вид у него был растерянным.

Этот человек вел страну к беде, что хорошо понимали и Шебаршин, и Масленников, и многие другие, имевшие, извините, мозги. Шебаршин все беды и невзгоды держал в себе, переживал молча, никогда не выплескивал эмоции наружу, порою даже замыкался, а Аркадий Африканович был человеком другого склада: шумный, эмоциональный, деятельный — весь в движении, — готовый в любую секунду взобраться на трибуну и толкнуть громкую речь, — были эти люди очень разные, но за судьбу России переживали одинаково.

Масленников, бывая на заседаниях Верховного Совета, слушал ораторов и удивлялся им — уж очень речи их были, как ему казалось, бестолковыми. Он был свидетелем того, как Собчак, находясь на трибуне, клеймил руководителей страны, партии — буквально растоптал Пельше, Крючкова, еще кого-то, в противовес им привел фамилию Примакова, — есть, мол, еще руководители, к которым надо прислушиваться, они плохих советов не дадут, — а через секунду обрушился и на Примакова, ну буквально живого места от него не оставил.

В перерыве Масленников столкнулся с Собчаком в дверях, усмехнулся прямо в лицо — они были знакомы:

— Интересно у вас получается: то Примаков хороший, то плохой — какой же все-таки он?

Собчак посмотрел на него ошалело, будто выплыл из глубины реки и не ответил. Похоже, он вообще не понял, о чем шла речь.

Как все пишущие (и публикующиеся в печати) люди, Масленников всегда обязательно делал заметки впрок, наброски, кроки, зарисовки с натуры, чтобы чего-нибудь не забыть, дневниковые записи и так далее. Имел свою точку зрения на многие события и людей.

Работоспособность Шебаршина всегда восхищала Масленникова — Леонид Владимирович мог работать не по двадцать четыре часа в сутки, а по двадцать пять.

— Шебаршин в КГБ, насколько я знаю, слыл либералом — не с точки зрения политического окраса, а с точки зрения отношения к людям. И эта слава сохранилась за ним до конца дней его, — Масленников говорил напористо, в этом человеке жил оратор, легко можно было представить себе, как он крушил комсомольские устои на собраниях в университете, речь его была громкая, четко поставленная, молодая, хотя лет Аркадию Африкановичу было немало. — Я с особым уважением стал относиться к Крючкову, когда тот, например, изолировал Шебаршина от ГКЧП. Речь тут, на мой взгляд, совсем не в том, что Крючков не доверял Леониду Владимировичу, нет, в другом: он понимал, что в случае провала ГКЧП разведка попадет под асфальтовый каток, ничего от нее не останется, а ее надо обязательно сохранить для страны, вывести из-под ненужных подозрений, отстранить от разборок, что Крючков и сделал. И то, что Шебаршин на некоторое время стал председателем КГБ, было логически подготовлено самим Крючковым.