Ольга Елисеева - Екатерина Дашкова

Большинству дворян подчас было трудно выразить чувства и мысли, так гладко звучавшие на языке Мольера, языком протопопа Аввакума. Да и сами эти размышления были совсем иного свойства, чем принятые в старой словесности. Екатерина II понимала создавшуюся угрозу потери лингвистической идентичности. Именно об этом свидетельствовало создание Российской академии для печатания «Словаря», который помог бы ввести в речевой оборот максимально большее число русских слов и научить правильно пользоваться ими: «Никогда не были столь нужны для других народов обогащение и чистота языка, сколь стали они необходимы для нас, несмотря на настоящее богатство, красоту и силу языка российского» {773} 773 Файнштейн М. III. E. Р. Дашкова и «Словарь Академии Российской» // Е.Р. Дашкова. Личность и эпоха. М., 2003. С. 59. . Идея работала на будущее, недаром вклад «Словаря» оценили H. M. Карамзин, А.С. Пушкин, В.Г. Белинский, а не современники.

Екатерина II исходила именно из необходимости повседневного пользования «Словарем», когда требовала от Дашковой ввести алфавитный принцип вместо этимологического. Но княгиня задумала подлинно научный труд: «Придворная партия находила, что словарь, расположенный в словопроизводном порядке, был очень неудобен, и сама императрица не раз спрашивала, почему мы не составляем его в алфавитном порядке. Я сказала ей, что второе издание… будет в алфавитном порядке, но что первый словарь… должен отыскивать и объяснять корни и происхождение слов. Не знаю, почему императрица, способная обнять самые высокие мысли, не понимала меня. Мне это было очень досадно» {774} 774 Дашкова Е.Р. Записки. 1743–1810. Л., 1985. С. 155. .

А между тем речь шла именно об удобстве. О том, чтобы труд не лег мертвым грузом на полки. О простоте и доступности. Поэтому Екатерина II отказывалась «обнимать высокие мысли» подруги. Ее поддерживали и многие академики, например И.Н. Болтин, считавший, что «чин азбучный гораздо удобнее для приискания слов» {775} 775 Файнштейн М.Ш. Указ. соч. С. 60. . Не нравилась императрице и излишняя назидательность, она не любила нравоучений.

За 11 лет Дашкова и ее сотрудники издали шесть томов. Для той эпохи это было грандиозным событием [34] В 2001–2006 годах Московский государственный институт им. Е.Р. Дашковой предпринял грандиозную работу по переизданию «Словаря Академии Российской 1789–1794. В 6 т.». Этот труд стал не просто мемориальным, а дал отправную точку для развития филологических изысканий в области русского языка второй половины XVIII века. . Впрочем, есть одно обстоятельство, которое подтолкнуло работу и в заметной степени ускорило ее. У «Словаря» имелся предшественник, почти целиком вошедший в текст дашковского детища. В1773 году в Москве вышел «Церковный словарь, или Истолкование речений древних, також иноязычных, без перевода положенных, в Священном Писании и других церковных книгах». Это был главный лингвистический труд Вольного Российского собрания, его автор П.А. Алексеев — протоиерей Архангельского собора в Кремле, преподаватель богословия Московского университета, один из наиболее просвещенных московских интеллектуалов того времени. Помимо церковной лексики, словарь Алексеева содержал множество терминов из области естественных наук, европейского средневековья, простонародных оборотов и т. д. В 1783 году Алексеев прислал Дашковой рукописные дополнения к своему труду. При сравнении статей заметно, что составители академического словаря опирались на статьи Алексеева {776} 776 Державина E. И. Предшественник «Словаря Академии Российской» и его автор // Е.Р. Дашкова и ее современники. М., 2002. . Это и была база, на которой, как на фундаменте, поднялось здание «Словаря Академии Российской». С той заметной разницей, что труд Алексеева имел все-таки «чин азбучный».

Княгиня участвовала в составлении «основных начал словаря», то есть в выработке программы. Собрала более семисот слов на буквы «Ц», «Ш» и «Щ», толковала смысл внесенных в издание нравственных понятий и выступала требовательным редактором. Ею лично просматривался каждый лист, вносились замечания и поправки. В «Словарь» вошло 43 254 слова {777} 777 Смагина Г.И. Е.Р. Дашкова: штрихи к портрету // Дашкова Е.Р. О смысле слова «воспитание». Сочинения, письма, документы. М., 2001. С. 66. . Весьма скромно по современным меркам, но значительно для XVIII века.

Обычно замечают, что Французская академия работала 59 лет. Однако ее «Словарь» имел большие масштабы. Кроме того, французский язык к тому времени уже обладал сформировавшейся литературной нормой. Русская же только складывалась. И если «Словарь» Французской академии в определенном смысле был итогом, то дашковский труд — отправной точкой для создания такой нормы.

Скорость, с которой он возник, имела громадные преимущества. В мгновение ока русский читатель получил целый пласт родных, хорошо забытых слов. Но при этом язык оказался зафиксирован не в развитии (полвека позволили французам показать динамику), а как бы в определенный момент своего становления. Результат — узкое по времени значение «Словаря».

С 1770-х годов императрица занималась иной отраслью филологии. Составляла свой словарь, который должен был охватить как можно больше языков в сравнении и показать родство различных «диалектов» с русским. Возможно, словарь Российской академии виделся ей как развитие и продолжение этой работы, но уже на материале одного языка. Однако княгиня начала самостоятельный труд. Разработала для него концепцию и стала воплощать в жизнь.

Когда за алфавитный принцип высказались все ее сотрудники, за исключением Фонвизина, она своей волей как глава академии настояла на словообразовательном. В мемуарах Дашкова пишет, что академики были с нею согласны и она передала императрице их единодушное мнение. В реальности на нее давили и «сверху» и «снизу». Но Екатерина Романовна не привыкла уступать давлению. Так, словари с самого начала двинулись по разным дорогам.

Дашкова отказывалась впрягаться в чужие проекты, зато впрягала всех в свои. Тот факт, что государыня хотя и покровительствует словарю, но не принимает непосредственного участия в работе над ним — что несказанно повысило бы статус издания, — не мог не сердить княгиню.

Уже к лету 1785 года взаимное раздражение стало особенно заметно. 28 июня, в праздничный день своего восшествия на престол, Екатерина II писала барону Гримму о новом проекте: «Это, быть может, самый полезный труд, какой когда-нибудь был произведен для всех языков и словарей, и особенно для русского языка, для которого Российская академия задумала составить словарь, для чего она, сказать правду, совершенно не имеет достаточных сведений» {778} 778 Русский архив. 1878.Т. 3. С. 115. . Княгиня также не питала к детищу подруги особого пиетета: «Странное это произведение представлялось несовершенным и бесполезным и внушало мне какое-то отвращение» {779} 779 Дашкова Е.Р. Записки. 1743–1810. Л., 1985. С. 156. .