Станислав Сапрыкин - Сталинские соколы. Возмездие с небес

Бомбардировщики наносят удар по переднему краю. По нам открывают огонь зенитки. Один из наших разворачивается и, оставляя дымный шлейф, уходит назад. Он подбит зенитным огнем. В первый момент я испытываю импульс сесть рядом и вывезти сбитого товарища, но оценка ситуации быстро выбрасывает благородную мысль из головы.

Зенитки перестали стрелять, потому что в дело вступили «красные соколы». Используя свое преимущество в высоте над идущими с набором самолетами противника, мы создаем численный перевес над каждым из подходящих истребителей, стараясь сбить или отпугнуть их поодиночке, не дав собраться в звено. После нескольких кругов я выбираю цель, уже преследуемую несколькими Брюстерами. Поскольку я зашел сверху и был в отличной позиции, товарищи отвернули, оставив мне загнанную жертву. Я бросаю машину на противника, открыв огонь. Советский летчик потянул на горку, в этот момент в свете тусклого, окутанного слабым туманом зимнего солнца, я отчетливо разглядел знакомые очертания английского Харрикейна. Этот парень, как и я, летал на устаревшем «Урагане», впрочем, его машина вряд ли была такой же древней, как и моя. Я продолжил огонь со значительной дистанции, восемь «Браунингов» – «сенокосилки Чемберлена» сделали свое дело. Советский летчик, повернув машину на горке начал пикирование, из которого уже не вышел. Эта победа не была только моей заслугой, но осталась за мной. Выйдя из пикирования полупетлей, я выполнил переворот над местом падения поверженного противника и, набрав высоту боевым разворотом, осмотрелся. Все было чисто. Мы победили и на этот раз. Домой вернулись семь самолетов, доложив о пяти победах, один из наших попал в плен.

На следующий день установилась безоблачная холодная погода. Мороз крепчал так, что караульным аэродрома выдали по две шинели. Мы знали, что большевики обязательно прилетят поквитаться.

Поднявшись в воздух поздним утром, когда техникам удалось запустить и прогреть моторы после холодной ночи, мы отправились на патрулирование фронтовой зоны. Трудно сказать. правы мы были, или наоборот – просчитались, но красные летчики действительно не заставили себя ждать. На этот раз их было много, на машинах новых типов, они шли с превышением не оставляя нам шансов занять лучшую позицию. Бой был коротким, но яростным. Мне удалось зайти в хвост краснозвездной птице и даже открыть огонь, тут же Харрикейн содрогнулся от жесткого попадания в хвостовую часть. Я дернул на переворот, самолет перевернулся и, потеряв скорость, сорвался в перевернутый штопор. Признаюсь, в первую секунду меня охватила паника и апатия одновременно, в голове, как и положено, промелькнули картины из прожитой жизни. Наконец, я вернулся в реальность и попытался вернуть контроль над ситуацией. Непреднамеренный перевернутый штопор – ситуация крайне неприятная Высота была менее одной тысячи шестисот метров, пространственная ориентировка нарушилась, и поэтому у меня никак не получалось определить направление вращения. Убрав «газ» я поставил педали и ручку нейтрально, затем потянув ее на себя. Самолет продолжал упрямо вращаться, теряя высоту и не желая подчиняться человеческой воле. Я запаниковал во второй раз. неужели Харрикейн станет моим гробом! Переводя ручку управления и педали в крайние положения, я пытался хоть как-то повлиять на взбесившуюся машину, но «Ураган» видимо решил подтвердить свое название в самом худшем значении. Отрицательная перегрузка грозила потерей зрения. Почти на ощупь я сбросил фонарь и, расстегнув привязные ремни, медленно, как в кино, вывалился головой в морозную бездну. С трудом раскрыв спасительный шелк, я почти потерял сознание, но тут же пришел в себя от какофонического хора пулеметов, грохочущих в ясном небе. Вокруг продолжался бой, и перевес был явно не в нашу пользу.

Приземлившись, я быстро избавился от подвесной системы, и в шоковом состоянии побежал в сторону своих. Что было абсолютно напрасно, я и так находился на финской территории. Наконец, я упал лицом в снег, в этом месте он был не глубокий, под ним синел лед замерзшего озера. Почувствовав, как расцарапанное лицо примерзает к неровной поверхности, я с трудом встал и апатично побрел, куда несли ноги.

Больше в воздух я не поднялся. Меня отправили на обследование, не смотря на полноценное физическое здоровье, психологически я был подавлен. Не так, чтобы я боялся летать, просто война мне опротивела до основания. Не опасаясь трибунала, я попросился списать меня со службы, и, чтобы у начальства и докторов не оставалось сомнений, снова начал пить. Англичане больше не поставляют в Финляндию качественный виски, пить приходилось всякую гадость, от чего мое зрение стало быстро ухудшаться. Я мог бы сделать блестящую карьеру финского летчика, ведь, по сути. за тринадцать полноценных боевых вылетов, в которых было одиннадцать непосредственных столкновений с противником, мне удалось одержать двенадцать побед, не исключено – это лучший результат в авиации, еще бы, ведь за плечами у меня были две летные истребительные школы. советская и финская, но я просто сломался! Уходя от войны, я был вынужден драться против одних соотечественников за других соотечественников, то есть для меня это была война гражданская, братоубийственная! За два последних года меня сбивали два раза, и я чувствую, что третий раз будет последним, все, или трибунал или демобилизация! Я также решил не разыскивать Илту, что может дать ей отставной пьющий старший сержант без роду без племени. Нет, если останусь живым, Господи, буду вести умеренную уединенную жизнь, и никакой живой душе больше зла не сделаю!

Автор какое-то время работал в числе наземного персонала, отступая с финской армией под напором советских войск. Демобилизовавшись в конце войны, он совершенно бросил пить и устроился на работу лесником или смотрителем озера. Очевидцы утверждают, что он лично не занимался охотой, и даже не ловил рыбу, утверждая, что ему противно всякое убийство.

Незначительное количество «Харрикейнов», собранных Финляндией из разных источников, в отличие от «Брюстеров», не сыграли заметной роли в финской авиации. Финские летчики дрались очень успешно до конца войны, достижения финнов до сих пор вызывают недоумение специалистов и споры историков. На «Харрикейнах» было одержано всего несколько подтвержденных побед, не вписывающихся в общее число достижений автора.

Этот жмот Мильке не может воспрепятствовать присвоению мне звания лейтенанта, но зато обещает отправить меня в какую-то дыру, в захудалую часть, и это тогда, когда война на западе еще не закончена, а на востоке только начинается новая заварушка. Видите ли, у меня нет способностей летчика-истребителя и все потому, что в контрольном полете, я показал себя нерешительным. Я действительно переволновался, с детства не люблю всяческого контроля, хотя в учебных полетах чувствую себя уверенно и прекрасно.