Георги Лозев - Я, Легионер

Несмотря на все, я, ходя, вытащил фляжку и набрызгал лицо, чтобы не проспать и вторую половину похода. Внезапно я почувствовал жгучую боль в ногах и сразу же вспомнил слова сержанта Раза, что поход не будет долгим, но болезненным, потому что берцы были новыми и должны были размяться на наших ногах. Конечно, этот процесс сопровождался волдырями и ранками на ногах.

Из второй части похода я помню, что шли кругом густым лесом около 5–6 часов, все время сжимая зубы в надежде, что мы не удаляемся от фермы. Вдруг я распознал дорогу, по которой мы пошли в начале и, наконец, вдали увидел свет фермы. Было 3:00 утра.

Мы быстро почистили берцы, приняли душ и легли спать. Утром я еле-еле обулся. Берцы не стали мягче, а ноги опухли от ночной прогулки. Так как наши благоверные, автомат FAMAS, сопровождали нас в экспедиции, их нужно было почистит. Мы так их почистили, что они были как новенькие. Сержант Рашита приходил проверять, и все не был доволен. От поднимал дуло к свету и всегда находил какую-ту пылинку.

Нас отправили спать в 10 вечера — в воскресенье подъем был в 6.30 вместо 5.30. Наконец нам удалось спать целые восемь часов. Я проснулся как новенький. Боль в ногах стихла и, потому что было воскресенье, мы провели день в спортивных костюмах и не нужно было обувать берцы. Мы играли в футбол до полудня, а затем начали убирать одежду и экипировку. Здесь не было шкафчиков, а только небольшие полки над кроватями, но все должно было быть в идеальном порядке. Неделя, проведенная с капралом Ружа в базе в Кастели помогла мне справиться без особого труда с этой задачей.

После этого мы в парах изучали французский, то есть я должен был помогать Янчаку усвоить, то что проходили в течение недели. До этого у нас не было времени познакомиться из-за постоянного обучения, работы без перерыва и пения с наказаниями. Мы были, как шестерни огромной машины, которая работала круглосуточно.

Впервые в это воскресенье я осмотрел комнату нашей первой боевой группы, которая состояла из восьми пар. Франкофоны были представлены пятью французами, бельгийцем, румыном и мной, а нашими братьями по судьбе были пять поляков, русский капитан Павлов, румын и чех. Только теперь я понял, что Фудзисава не был с нами, а во второй группе под командованием сержанта Вэбе, но, так как мы часто имели общие занятия, я решил, что мы были в одной группе.

Янчак действительно был заинтересован во французском и в течение этого первого воскресного дня не перестал спрашивать о значении разных слов и спряжении глаголов. У него небольшой словарь с грамматическим руководством, и, наконец, оставили его в покое, а я посетил моего друга Фудзисаву в комнате второй группы.

Напарником японца был румын, который не говорил по-французски хорошо, но понимал все. Несмотря на большое желание Фудзисавы усовершенствовать французский, румын не смог ему помочь. Я посидел с ними на некоторое время, пытаясь объяснить методом Бууна, жестами некоторые слова. Я не знаю, что они поняли, но по крайней мере мы посмеялись и почувствовали, что передохнули в тот воскресений день. Я вернулся в свою комнату и побеседовал с Павловым, который был кумиром нашей группы. Я видел, что бывший капитан не очень мотивирован, хотя легко преодолевал все испытания. Он упомянул, что ему тяжко смотреть на действия этого идиота Захарова и выполнять его приказы, хотя Павлов знал, что он новичок и должен привыкнуть ко всему новому, хочет ли он того или нет.

Вторая неделя прошла в том же ритме, только единственным сюрпризом был, когда вдруг Павлов захотел разрешение от сержанта Вэбе поговорить с командиром, потому что он решил вернуться в Россию. Мне пришлось переводить русскому и сопроводить его в комнату взводного командира. Сержант очень удивился, когда узнал, что Павлов хочет оставить ряды Легиона.

— Ты уверен, что понимаешь желание твоего товарища? — спросил меня недоверчиво Халиль. — Ну, а почему он хочет это сделать, так как он является лучшим спортсменом во всей роте?

Я спросил бывшего капитана Российской Армии, каковы мотивы его внезапного желания покончить с Легионом, и он объяснил мне, когда мы были в Кастели, он позвонил в Россию и у него проблемы в семье. После того как я рассказал все, старший сержант, нахмурил брови и сказал очень жестко:

— Объясни твоему товарищу, что во время обучения, у вас нет права говорить по телефону и вообще иметь контакт с внешним миром. Он нарушил устав, поэтому, прежде чем принимать какое-либо решение по этому вопросу, сначала его ожидает месяц в карцере, а затем разговор с полковником Бюфто, командиром Четвертого полка Легиона.

Я сказал все Павлову и он кивнул головой. Русский все же был военным и собирался пройти в этапном порядке, прежде чем покинуть ряды Легиона. Он не хотел дезертировать, а будет ждать решения полковника. Павлов быстро собрал свои вещи и отправился в карцер в Кастельнодари в сопровождении Мутинелло. Лучший спортсмен и человек с самым большим военным опытом из пятидесяти кандидатов решил уйти просто так. Действительно — это было невероятно.

Я вспомнил только месяц тому назад в Обани, как и я, он был рад, что он допущен к обучению, а теперь он потерял мотивацию. Неужели у него были проблемы в семье или языковой барьер сказал свое слово? К тому времени у Павлова не было других проблем, помимо изучения французского языка. Его напарник не полагал усилий, а и сам Павлов не интересовался французским, но, не зная языка, невозможно остаться в Легионе. Я постоянно ставил в пример неговорящим по-французски Янчака, который использовал каждую свободную минуту, чтобы прочитать что-то по-французски и спросить, что это значит. Джеймс Форд, который был в третьей группе, также призывал своих товарищей изучать язык. Он был лучшим учителем, чем франкофоны. Ребята из его группы неоднократно упоминали, что их успех в усвоении языка был результатом помощи американца. Он был действительно хорошим преподавателем, и кроме своему напарнику, помогал каждому, кто приходил к нему с вопросом.

В Легион можно увидеть действительно странные вещи — американец объясняет франкофонам французскую грамматику. Все понимавшие английский подходили к Джеймсу, а русскоговорящие ко мне, кода что-то не понимали или возникали недоразумения с напарниками. Я был не таким хорошим преподавателем как американец, но я помогал каждому славянину, который искал у меня поддержки. Янчак быстро выучивал французский и даже на второй неделе начал объяснять другим полякам некоторые выражения, которые они не понимали полностью. Я помню, как он, Бог знает откуда, нашел вырезку из газеты стал ее читать, а когда ему попадались слова, которые даже я не знал, он не сдавался и искал перевод в своем словарике.