Альфред Штекли - Томас Мюнцер

В том краю самым большим городом был Хейлигенштадт. За его стенами, как говорили, аббаты спрятали огромные ценности. Еще из Оршеля Мюнцер и Пфейфер направили туда послание: пусть им выдадут все имущество, принадлежащее попам и дворянам. Вместо ответа магистрат прислал послов и просил времени подумать. Что здесь раздумывать: они или защищают тиранов, или становятся на сторону народа!

Отряд обложил город. Советники заволновались. Они не хотят распри и просят предводителей с тридцатью всадниками пожаловать для переговоров. В ратуше их уже ждали накрытые столы. Мюнцер сердито отмахнулся. Он приехал не пировать, он хочет говорить с общиной. На это согласились весьма неохотно. В церковь, куда он пошел, сбежалась уйма народу.

Пфейфер и его друзья пировали. Угодливо потчуя гостей, советники уже надеялись, что сумеют повернуть все по-своему, когда вдруг в зал вошел Мюнцер. За его спиной стояли десятки возбужденных людей. Да он собрал голодранцев со всего города! Мюнцер показал на советников. Вот кто защищает тиранов! Члены магистрата не знали, как вывернуться. В церкви, оказывается, община присягнула на верность Евангелию. Кончилось дело тем, что они тоже принесли присягу и выдали скрываемое имущество.

В Лангензальце положение изменилось. Советники соглашались на разные мелкие уступки. Община подняла их на смех. Ну и ловкачи, они желают отделаться пустяками, когда пробил час великих перемен! Если они не хотят по доброй воле, как обещали, подчиниться общине, то придется снова обратиться к братьям из Мюльхаузена, благо они рядом.

Магистрат сдался, присягнул поступать согласно слову божьему. Город стал оказывать помощь крестьянским отрядам, действующим в округе. Берлепша, однако, не судили. Он на коленях выпросил прощение. Отправляясь в поход, его прихватили с собой. Отряд привлекал на сторону восставших одно местечко за другим. Берлепш от имени отряда предлагал вступать в союз или угрожал карой. Он усердно нес свою новую службу.

Поддерживая план Мюнцера, отряд из Лангензальцы повсюду призывал крестьян идти к Франкенхаузену.

Когда выяснилось, что мятежным деревням расправа, о которой говорили эйхсфельдцы, непосредственно не угрожает, Мюнцер потребовал прекращения похода. На всем своем пути они не встретили ни мстящих рыцарей, ни наемников. Два города, к которым они подходили, подчинились. Замки и монастыри разрушены. Они не могут оставаться здесь, когда в другом месте они действительно необходимы. Им уже пора быть под Франкенхаузеном.

Военный совет согласился с Мюнцером. На этот раз не возражал даже Пфейфер. Не потому ли, что эйхсфельдские монастыри, в большинстве своем уже опустошенные местными жителями, не дали столь великой добычи, как он мечтал?

Лютер понял, что ему надо убираться восвояси. Он думал, что ему удастся успокоить народ и предотвратить возмущение. Но даже здесь, вокруг Эйслебена, в родных местах, где раньше у него было столько восторженных сторонников, он ничего не достиг. Народ больше не желал его слушать. Проповеди Лютера прерывались насмешливыми выкриками. На улицах вдогонку ему неслось: «Княжий угодник!» От былого к нему уважения не осталось и следа. Дверь комнаты, в которой он остановился, вымазали дегтем.

А когда и в Тюрингии разгорелся бунт, ему пришлось совсем туго. В Нордхаузене его осыпали градом угроз. Он все чаще ловил взгляды, полные ненависти и презрения. Рудокопы наговорили ему такого, что он решил тут же уезжать. Пусть, мол, доктор Люгнер у себя в Виттенберге проповедует свое обгаженное смирение. Здесь больше дураков нет. Все знают, что над народом властвовать должен один бог. И пусть новый папа подобру-поздорову уносит ноги, пока с ним не обошлись, как с пойманным лисом!

Доктор Мартин не находил себе места от ярости. Мюнцер! На каждом шагу Мюнцер! Он своим учением развратил всех этих людей, отравил их души, подбил на непокорность. Они до мозга костей прониклись мюнцеровым духом. Чего же тогда от них ждать? Их надо давить немедленно и беспощадно!

Его поражала нерешительность князей. Можно понять курфюрста: он при смерти. Но что думают другие, здоровые и полные сил? Ослепли они, или у них в жилах не кровь, а вода? Если они будут слишком долго готовиться, они опоздают, и им, побежденным, самим придется просить милости. Какие сейчас могут быть уговоры: карать и карать, пока не поздно!

Огонь возмущения подбирался все ближе. Лютер спешно выехал из Эйслебена. Все время у него из головы не выходил последний разговор с Рюхелем, его другом и свояком, советником графа Альбрехта Мансфельдского. При расставании Рюхель сказал ему, что Альбрехт еще боится прибегать к крутым мерам. Поразительная слепота! Нет, он, Лютер, не может так этого оставить! Он должен вмешаться.

По дороге ему то и дело попадались крестьяне. Оживленно разговаривая, они куда-то шли. Многие прихватили с собой оружие. Лютер из своей повозки видел их лица. Он окончательно потерял покой. На первой же остановке, когда кучер поил лошадей, Лютер взялся за перо. Он напомнил Рюхелю об их разговоре и просил, чтобы тот всеми силами призывал графа быть твердым. Он опять писал об обязанностях правителя.

Ни в коем случае, предупреждал Лютер, нельзя верить крестьянам, когда они говорят, что не хотят никому зла. Чертовы штучки! Зачем тогда они собираются в шайки и настаивают, чтобы согласились с их требованиями? Им нельзя ни в чем уступать. Мужики походят на того разбойника с большой дороги, который сказал вознице: «Я тебе ничего не сделаю плохого, только отдай мне все, что имеешь, и поезжай, куда я хочу, или же прощайся с жизнью!»

Пусть ему, Лютеру, сто раз отрубят голову — он не признает их правыми и не одобрит того, что они делают. Крестьяне настроены по-мюнцеровски. Поэтому власти должны со спокойной совестью, без всяких колебаний карать их мечом!

Альбрехта Мансфельдского наставляли, подталкивали, раззадоривали вовсю. Он решил, наконец, проявить твердость и повел своих рейтар в поход. Он напал на крестьян, шедших к Франкенхаузену. Десятки убитых мужиков остались в поле. Деревню, лежавшую рядом, Альбрехт спалил. Он действовал, как учит доктор Мартин, в полном соответствии с волей господней. Бог и вручил рыцарю меч для того, чтобы бить им по непокорной мужицкой вые.

Альштедт опустел. Осунувшийся и постаревший бродил по своему замку шоссер Цейс. Беспомощность сковала его. Кругом все рушилось: мир, порядок, привычные представления о праве, о собственности, о долге, о власти. По проселкам двигались отряды восставших. Горели монастыри. Страшная вещь — никто не поднимает своего меча против этого, а столько в стране князей! Страх и растерянность царят повсюду. Многие города охвачены бунтом. Должностных лиц осаждают в их домах и грозятся убить. Дворяне скрываются, прячутся или, того хуже, опасаясь за свои поместья, величают крестьян братьями. Одного графа схватили на дороге. Перепуганный насмерть, он не помнил, как слез с лошади. Его заставили сесть на камень и подписать клятвенное обещание действовать с крестьянами заодно. Другой граф одолжил бунтовщикам пушку и дал провиант. Восстание ширится с каждым днем, и вот уже по всей Тюрингии народ поднимается против властей. Что-то будет дальше?