Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том V

— Хорошо, что жена тщательно следит, чтобы насекомые сгорали в огне!

Капрал смеется:

— Еще бы! Ведь она боится, как бы вы, мсье, не украли одно и не унесли с собой!

— Вот тебе на! Зачем оно мне?

— Вы получили бы власть над ее мужем и могли бы его околдовать!

У одного эхана движение: две женщины взобрались на верблюдов, гикнули и понеслись к спуску в ущелье. Дети долго махали им руками, а мужчина глядел на облако пыли, в раздумье опершись на длинный меч.

— Что они, бежали что ли? Почему же он стоит?

— Хозяйка поехала в гости. Вы видели корзинку с мясом, мучными лепешками и бурдючок с кислым молоком или водой? А вторая — рабыня. По одежде видно, мсье. Муж проводил жену и будет до ее приезда командовать хозяйством! Ха, эти туареги — плохие мусульмане: имеют только одну жену, и даже самые богатые женщины лица не закрывают. В семье у туарега командует жена, во все вмешивается и не боится мужа. Туарег, как у вас в Европе, — джентльмен, — Саид произнес это слово старательно и не без гордости посмотрел на меня. — Это по-английски, мсье, но вы меня поняли? А по-нашему — дурак! Они своих женщин совсем не заставляют работать, очень их уважают и берегут, как драгоценности. Да какие, впрочем, у них драгоценности? Лучше сказать, как свое оружие и верблюда. Представьте, мсье: у них только женщины грамотные, мужчины ничего не знают. Их письмо называется тифинаг, и женщины его хранят и передают от матери к дочери. Чудной народ! Да я вам расскажу одну историю. Захожу к одному богатому вождю. Его дома нет, в шатре на ковре сидит молодой воин, а хозяйка положила под бока подушки и валяется на кровати. Смеются, разговаривают! Понимаете — одна с чужим мужчиной! Само собой разумеется, я тут же плюнул, вышел, а здесь как раз и мой знакомый. Я одним рывком поднимаю полу шатра: «Смотри и любуйся!» Он улыбается, не понимает. Спрашиваю: «Кто эта женщина?» — «Моя жена». — «А это кто?» — «Ее друг». Тут я показываю ему на его меч и говорю: «Что ты медлишь?» А он отвечает: «У нас жен уважают, и подозрений к ним нет. Мужчины и женщины даны друг другу для глаз и сердца, а не только для постели». Я был поражен его глупостью, мсье, и, конечно, никогда больше к нему не заходил. Глупцы они или просто бессовестные люди — я не знаю, не могу этого понять!

— Но если они так уважают и берегут своих жен, то как же этот муж отпустил ее одну в пустыню? И куда? Ведь деревень по дороге мы не видали?

— Они берегут не жен, а женщин: я вам сказал, это не мужья, а джентльмены! — Саид презрительно скривил рот. — Туареги женщину никогда не обманут и не обидят. А уж щедры, ах, как щедры — это даже в поговорку вошло: если муж много дарит жене, то у нас, арабов, всегда говорят — «дурак, как туарег»! За женщину туарег может убить мужчину или сам на дуэли сложить голову. Возьмут мечи, щиты и прыгают по песку, пока один не изловчится и не рубанет другого: за бабу, за неосторожное слово, за непочтительное движение! Клянусь, мсье! А насчет деревень по дороге — это правильно, деревень нет. Она поскакала вглубь гор, километров за триста-четыреста.

— Одна?!

— Вдвоем с рабыней, мсье.

— Две женщины в пустыне!

— Туареги их не тронут, а негры и всякая местная рвань не посмеют: туарегские бабы при оружии и всегда дерутся

насмерть! Вы заметили копье и меч у седла? К тому же все будут бояться мужа — он обязательно найдет, из-под земли вынет обидчика.

— А легионеры?

— Гм… Наши — другое дело! Они европейцев объедут, знают, не впервые, — Саид усмехнулся с довольным видом и покрутил усы. — Мужья — кавалеры, жены — дамы, комическая нация, не правда ли, мсье?

Но я с уважением теперь смотрел на туарегов — рослых, сухощавых, гордых и смелых. Орлы! Что за независимая осанка, что за посадка головы!

— Здоровый народ!

— Да. Они сами говорят, что вода — мать болезней, и это — правда. Вы сами увидите: возле рек люди будут мельче и слабее, а болезни кишмя кишат! Туарегам здоровье нужно: они в Хоггаре — пастухи, блюстители порядка, туземное войско и полиция. Такие деревушки, как эта, — транспортные станции, перевалочные пункты. Здесь проходит караванов пятьдесят в год. Мсье, видите здания с круглыми высокими крышами? Это склады зерна, соли и товаров. Просо и бобы доставляются местными оседлыми людьми — харакинами, помесью арабов и негров. Они возделывают землю и вырабатывают разные вещи — мелкие железные изделия и ткани. Хозяева этого добра — местная помесь, но охрана и перевозка всегда в руках туарегов. Туареги перевозят товары сюда и отсюда, в первую очередь соль, которую везут с севера, кожи и шерсть. Это их заработок: они получают за свои услуги разные изделия, соль, бобы и зерно. Такой уж здесь порядок: каждый кочевой туарегский род охраняет несколько оседлых семей, у них даже есть договоры. Раньше было что-то вроде зависимости, как между дворянами и крепостными. Ведь туареги продавали пропуска на проезд через пустыню даже иностранцам. Они назывались рхефара, что значит — прощение: как вам это нравится — прощение! Теперь, конечно, не то, французы всех успокоили!

— Создали мир?

Саид отставил ногу и с размаха шлепнул тяжелым ботинком по дороге. Пыль поднялась вокруг.

— Вот! Под сапогом теперь мир, — мегарист важно одернул синий плащ и посмотрел на меня. — Кочевники уже не грабят: война и грабеж у них были как у французов футбол — спорт, и больше ничего. Им жить хуже. Вот здесь болтается такой из-за нас обедневший вождь с шайкой своих имгадов, но ничего, мы его держим на примете!

— А оседлые?

Саид нехотя пожал плечами.

— Им тоже хуже. Торговли нет, караваны ходят редко.

— Кому же стало лучше от этого мира?

Я с интересом ждал ответа. Саид подумал и нахмурился.

— Богу или французам?

Мегарист еще раз одернул форму, подтянул пистолет и отвернулся:

— Идемте, мсье, надо заканчивать осмотр.

В тени большой палатки благородного имаджега сидят женщины, свободные и рабыни, они вместе работают: рабыни ткут плотную материю из верблюжьей и овечьей шерсти, а хозяйки заканчивают кожаную сумку с затейливым узором из цветных ремешков и медных бляшек. Старуха что-то рассказывала, и девушки смеялись. Мы подошли. Ни одна женщина не повернула к нам головы. Смех и рассказ продолжались дальше. Нас демонстративно не замечали. Постояв, мы пошли дальше, хотя мне хотелось купить такую сумку на память.

— В них прячут вещи при кочевке, — объяснил Саид, вынул из кармана маленькую коробочку и повертел ее в руках, шепча какие-то слова.

— В чем дело. Саид?

— Это — шиш. Туарегские рабы злые, у них дурная слава. Каждый культурный араб, отправляясь в Страну Страха, берет у своего муллы вот такую коробочку. В ней слова из Писания.

— Жаль, что не удалось завязать с ними дружбу!