Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том V

В тени большого навеса работают женщины: они шьют черно-синие и белые гандуры. За несколько часов я успел заметить: здесь работа всегда сопровождается пением или рассказом. На этот раз, однако, мы еще издали услышали горячий спор, чей-то сердитый голос и взрывы смеха. Подходим. Женщины прервали работу и сидят кружком вокруг двух девушек, которые по очереди что-то нараспев декламируют, а потом сердито спорят под общий смех слушательниц. Проходившие мимо мужчина и женщина, они несли тяжелую корзину с помидорами, остановились, прислушались и вступили в спор: вот мужчина отер пот с лица, шагнул в кружок и негромко запел, а когда закончил, то спор вспыхнул снова. Воин со связкой верблюжьей сбруи на плече оперся на палку, наклонил голову и тоже тихонько себе напевает те же слова, но по-иному.

— В чем дело. Саид?

— Чепуха! Поэты! У туарегов стихи и песни складываются по случаю — ну, мимо проходит красивый юноша, или подул свежий ветерок, или по небу проплыло облачко! Понятно, мсье? И вот сразу складываются по этому поводу стихи и песня, а чтобы это делать быстро и красиво, у них имеется множество готовых из песен оборотов и подходящих кусочков. Поэты пользуются этими кирпичиками, из которых строится здание новой песни. Искусство оценивается по умению комбинировать эти кирпичики, они известны всем, а здание выходит каждый раз новое — то похуже, то получше. Вот и сейчас они спорят, как покрасивее выразить что-то. Здесь все — поэты, все знают и любят эту игру, и сейчас принимают участие в обсуждении как специалисты. Если одна девушка победит, быть ей скоро замужем.

— Почему?

— Слава о ней сразу же пойдет по аррему, женихи очень ценят таких невест — они считаются образованными!

— И молодой человек начнет ухаживать?

— На туарегский манер, мсье, я же вам рассказывал: будет дарить разные вещи, петь ей песни по вечерам, она будет ходить к нему на айая, потом начнут целоваться вот там, в кустах олеандра, наконец, он переедет в шатер ее семьи.

— Не спрося ее родителей?

— Ясно, это ведь дикари. У нас и у вас родители договариваются о приданом и прочем, деньги в браке — это главное, не правда ли? А уж раз договорятся, так окончательно! У туарегов иначе: женщина сама выбирает себе мужа — понравился ростем, храбростью, щедростью, хорошими манерами и щегольством, — ну и берет она к себе жениха на пробный год.

— Не может быть! Как так?

— Вот так! Живет он один год в семье родителей жены, а потом сдает экзамен, ха! Если он понравится им, особенно ее маме, то только тогда делают настоящую свадьбу. Конечно, дурацкую.

— Почему?

— Дикую, я хочу сказать. Мулла в этом деле играет самую маленькую роль, а мечетей здесь нет. Соберутся на лугу родственники невесты и жениха, наготовят еды и чая — ждут. Между тем жених оденется в боевое облачение, прискачет от шатра своей матери к шатру матери невесты: там она одна его ждет. Он ее и «похищает»: взвалит на верблюда и везет на лужок, где их ждут две семьи. Тут разом заиграет музыка, все запоют, потом хорошо поедят и выпьют уйму чая, будут еще хоровод женщин и илуган — верблюжьи скачки; и только после этого считается, что пробный год успешно закончен и молодые могут построить свой собственный шатер.

— А если жених не понравился маме невесты?

Саид широко ухмыльнулся:

— Эта мама выгонит его в шею, и все! Разговор у мамы с женихом здесь бывает короткий, как у нашего сержанта с солдатом! Впрочем, он получит откуп — семь верблюдов за имаджанку, или двадцать пять коз за имгадку, или двенадцать — за красивую рабыню. Утешение за позор!

Мы оба засмеялись.

— Постойте, Саид, а дети?

— Дети здесь — всеобщая радость. Чем больше у вдовы детей, тем скорее она найдет нового мужа, а тем более молодая после пробного брака — это ей в честь!

— И новый жених будет заботиться о чужом ребенке?

— У них чужих детей нет, все свои. У туарегов существует пословица: «Нет тяжелого труда для ребенка».

Мы помолчали.

— Хорошо, а вы, Саид, хотели бы заботиться о чужом ребенке?

— Как и вы, мсье!

— А как умирает туарег?

— Так же как и рождается — просто. Перед родами женщина уходит в сторону от жилья и одна рожает, присев на корточки: ребенок падает на теплый мягкий песок, как яйцо у птицы. Обслуживает при этом роженица только сама себя. Умирает туарег без страха и сожаления. Никто не плачет: «В кулаке солнца не спрячешь», — говорят умирающему родственники. Он попросит прощения, и все. Четыре месяца и десять дней вдова живет отдельно от людей: справляет траур, не моется и не меняет одежды. Когда положенный срок истечет, она хорошенько помоется, оденется, подкрасится и устраивает праздничный пир. Мужчины делают ей подарки. В тот же вечер, как стемнеет, она берет пестик и начинает бить по ступке. Это — тэнде, любовный призыв в темноту — снова вертится Вечное колесо!

Наконец, последний и главный из здешних ремесленников — ювелир. Сухой старичок ловко работает у горна. На похвалу улыбается, качает головой и выносит из шатра разные вещицы, сделанные им из тончайшей серебряной проволоки: коробочку, пару сережек и большие браслеты. Я покупаю ажурные безделушки, но это не всё: есть ли у него золото? Старик исподлобья косит на моего переводчика. Синий плащ явно не внушает ему доверия. Нет, золота у него не бывает…

Тут только я вспомнил о пещере и рисунках. Саид забыл, где она, и мы спросили у случайного встречного.

— A-а, тифинар?

И он указал рукой вверх.

По невысокому склону мы взобрались к пещере и остановились в изумлении. Вся поверхность большой плиты над входом была гладко обтесана и покрыта старинными письменами, врезанными в камень. Они местами стерлись, почернели, были сглажены водой, песчаными бурями, сменой температур. Но столетия или, может быть, тысячелетия донесли из глубин прошлого до нас весть. К кому обращались неизвестные нам люди? Может быть, и к нам, далеким потомкам, но не к случайным собирателям сахарских чудес. Дело не в экзотике грозной скрижали, оставленной судьбой нам в назидание здесь, в самом сердце грандиозной пустыни. Эти надписи сделаны буквами тифинаг — письменности, когда-то принятой берберами, то есть обитателями всей Северной Африки и бахары. Они сами называют себя има-зирен, а свой язык — тамазирт. Туареги — это ветвь, вследствие своей изолированности в пустыне сохранившая свои национальные особенности. И тифинаг связывает их не только с берберами Марокко и Алжира, но и с коптами Египта. И все же это письмо живо, оно не утеряно окончательно, и прошлое здесь красноречиво перекликается с настоящим. Но Саид попробовал прочесть хотя бы одно слово и не смог, видно, изменилась сама речь. Мне хотелось сфотографировать надпись, поставив рядом фигуру девушки с амфорой на голове или библейского старого пастуха, но со мной был лишь ненавистный этому народу моказни в синем плаще и с пистолетом у пояса…