Василий Головнин - Записки капитана флота

Японцы также нетерпеливо желали знать, каким образом случился такой чрезвычайный оборот, и просили нас перевести им описание важнейших военных действий. Когда мы им изъяснили, что французы были окружены в Москве, принуждены оттуда пробиваться силой и что вся почти их армия погибла в России, то они вдруг захлопали в ладоши, похваляя князя Смоленского и говоря, что он все сделал прямо по-японски, ибо их правило войны предписывает заманивать неприятеля как можно далее внутрь земли, сбирая между тем со всех сторон людей, и потом окружить его.

3 октября дозволено нам было в первый раз видеть Такатая-Кахи; он пришел к нам с переводчиками, возвратясь с «Дианы». Сей почтенный старик не умел говорить по-русски, но объяснялся с нами на японском языке посредством переводчиков. С величайшей похвалой и сердечной благодарностью относился он о поступках с ним господина Рикорда, офицеров «Дианы», служителей и вообще всех русских, которых он знал в Камчатке. Видев человека, недавно приехавшего из России, мы хотели бы много кое о чем его спросить, но он не был в состоянии удовлетворить нашему любопытству, потому что обстоятельства, для нас важные, а ему чуждые, не могли доходить до его сведения. Расставаясь с нами, он просил меня уведомить господина Рикорда письмом, что он с нами виделся. На сие я охотно согласился, а он взялся лично доставить к нему мою записку.

Наконец переводчики по повелению своего начальства объявили нам, что губернатор бумаги, привезенные господином Рикордом, находит совершенно удовлетворительными, почему и решился нас освободить. Но прежде, нежели последует отправление наше на «Диану», я должен на берегу иметь свидание с господином Рикордом, и вот для чего именно. Так как я уже знал строгость японских законов и точность, с каковой они их исполняют, а также отчасти и обыкновения японцев нам были известны, то и надлежало мне лично объяснить господину Рикорду следующее.

Во-первых, что японцы ни малейшей неприязни к России не имеют, но подарков, присланных от иркутского губернатора, матсмайский губернатор принять не может, ибо, взяв оные, он должен был бы взаимно и от себя послать подарки, что запрещается японскими законами, и потому японцы просят, чтобы возвращением подарков мы не оскорбились.

Во-вторых, на бумагу их, посланную к господину Рикорду нынешнего года в Кунашир, полный и удовлетворительный ответ заключается в письме начальника Охотской области, а потому в объявлении, которое их губернатор письменно сделает господину Рикорду, только о сей одной бумаге упомянуто будет.

В-третьих, так как дело будет кончено по письму начальника Охотского порта, письмо же господина иркутского губернатора писано тогда, когда ему не были известны многие обстоятельства, сопряженные с поступками Хвостова, и притом не знал он намерения японского правительства объясниться по сему предмету с Россией, то матсмайский губернатор не может отвечать на сие письмо.

В-четвертых, японцы просят господина Рикорда написать к первым двум по матсмайском губернаторе чиновникам письмо, объясняющее им, что господин иркутский губернатор не знает ни о бумагах, самовольно оставленных Хвостовым в японских селениях, ни о ложном извещении курильцев, а также и желание японского правительства снестись с Россией ему известно не было, когда он писал к матсмайскому губернатору.

И наконец, в-пятых, чтобы господин Рикорд на объявление матсмайского губернатора, с которого копия при свидании нашем ему показана будет, написал ответ, что русский перевод сего объявления он понял хорошо и по возвращении в Россию не упустит представить оный своему правительству.

5 октября был день, назначенный для свидания моего с господином Рикордом. Японцы предлагали и господину Муру быть при сем случае со мной вместе, но он, к немалому их и всех удивлению, отказался от сего свидания. Господин Хлебников желал иметь удовольствие видеться со своими сослуживцами и соотечественниками, однако японцы не позволили, отговариваясь, что господина Мура в нынешнем его полоумии и с таким расстроенным воображением нельзя оставить без собеседника, который был бы в состоянии его занимать. Поутру в назначенный для свидания день переводчики принесли ко мне один мою шляпу, а другой саблю и вручили со знаками большого почтения, поздравляя нас с непритворным удовольствием. Платье (фуфайку и шаровары из богатой шелковой материи) надел я по просьбе японцев то самое, которое они сшили нам еще в Матсмае нарочно с тем, чтобы нам в нем явиться на свой корабль.

Правда, что при таком одеянии сабля и треугольная шляпа не слишком были бы кстати в глазах европейцев, но как для японцев все равно и они, возвратя оружие, не считали нас уже пленными, то я, желая сделать им удовольствие, не отрекся по просьбе их показаться моим соотечественникам в таком странном наряде, в котором им трудно было меня узнать. Притом надобно сказать, что для легкости я носил волосы в кружок по-малороссийски. Жаль только, что в Хакодаде, когда нам объявили о намерении японцев нас отпустить, я выбрил длинную свою бороду и тем причинил немаловажный недостаток в теперешнем моем наряде.

Место нашего свидания назначено было на самом берегу в прекрасной комнате таможенного суда, и оно долженствовало происходить в присутствии трех переводчиков, включая в то число и переводчика голландского языка, академика и некоторых других нижнего класса чиновников.

Около полудни привели меня в таможенный дом, у которого было собрано множество солдат, одетых в богатое парадное платье.

Переводчики и я вошли в комнату, назначенную для нашего свидания. Японцы сели на пол по своему обычаю, а мне дали стул. Вскоре после нас и господин Рикорд прибыл на губернаторской шлюпке с одним офицером Савельевым, переводчиком Киселевым и небольшим числом нижних чинов, которые остались на площади перед домом, а господа Рикорд, Савельев и Киселев вошли в ту комнату, где я находился.

Предоставляю читателю самому судить, что мы чувствовали при первом нашем свидании. Японцы тотчас подали господину Рикорду стул, и переводчики, сказав нам, что мы можем говорить между собой сколько времени угодно, отошли в сторону, занялись своими разговорами, не мешая нам и не подслушивая, что мы говорим.

Всяк легко может себе представить, что при первой нашей встрече радость, удивление и любопытство мешали нам при взаимных друг другу вопросах и ответах следовать какому-либо порядку. Господин Рикорд желал слышать, что с нами в плену случилось, мне хотелось знать, что в России у нас делается, отчего происходило, что мы, оставив один предмет недоконченным, обращались к другому и проч. Наконец я сообщил ему главную цель нашего свидания и объявил желания японцев, а он сказал мне о данных ему предписаниях от господина иркутского гражданского губернатора касательно постановления с обоюдного согласия между двумя государствами границ и взаимных дружеских связей.