Лаша Отхмезури - Жуков. Портрет на фоне эпохи

В том же январе 1948 года Жданов предъявил Жукову признания его адъютанта Семочкина. 12 января Жуков ответил письмом: «Обвинение меня в том, что я был враждебно настроен к т. Сталину и в ряде случаев принижал и умалчивал о роли т. Сталина в Великой Отечественной войне, не соответствует действительности и является вымыслом. Факты, изложенные в заявлении Семочкина, состряпаны Семочкиным и являются результатом того, что Семочкин в конце 1947 года узнал о характере клеветнического заявления Новикова лично от меня. Я признаю, что допустил грубую и глубоко непартийную ошибку, поделившись с Семочкиным о характере заявления Новикова. Это я сделал без всякой задней мысли и не преследовал никакой цели. […] Пункт обвинения меня в непартийном выступлении во Франкфурте перед „союзниками“ не соответствует действительности, что, наверное, может подтвердить т. Вышинский, который был вместе со мною и лично выступал. […] Прошу Центральный Комитет партии учесть то, что некоторые ошибки во время войны я наделал без злого умысла, и я на деле никогда не был плохим слугою партии, Родине и великому Сталину. […] Я даю крепкую клятву большевика не допускать подобных ошибок и глупостей. […] Прошу оставить меня в партии. Я исправлю допущенные ошибки и не позволю замарать высокое звание члена Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков)» [771] Военные архивы России. Вып. 1. 1993. С. 241–244. .

Объяснения и клятвы маршала совершенно не подействовали на комиссию Жданова. 20 января 1948 года политбюро, основываясь на ее выводах и рекомендациях, издало постановление по Жукову:

«Тов. Жуков, в бытность Главкомом группы Советских оккупационных войск в Германии, допустил поступки, позорящие высокое звание члена ВКП(б) и честь командира Советской Армии. Будучи полностью обеспечен со стороны государства всем необходимым, тов. Жуков, злоупотребляя своим служебным положением, встал на путь мародерства, занявшись присвоением и вывозом из Германии для личных нужд большого количества различных ценностей.

В этих целях т. Жуков, давши волю безудержной тяге к стяжательству, использовал своих подчиненных, которые, угодничая перед ним, шли на явные преступления, забирали картины и другие ценные вещи во дворцах и особняках, взломали сейф в ювелирном магазине в г. Лодзи, изъяв находящиеся в нем ценности, и т. д.

В итоге всего этого Жуковым было присвоено до 70 ценных золотых предметов (кулоны и кольца с драгоценными камнями, часы, серьги с бриллиантами, браслеты, броши и т. д.), до 740 предметов столового серебра и серебряной посуды и сверх того еще до 30 килограммов разных серебряных изделий, до 50 дорогостоящих ковров и гобеленов, более 60 картин, представляющих большую художественную ценность, около 3700 метров шелка, шерсти, парчи, бархата и др. тканей, свыше 320 шкурок ценных мехов и т. д. […]

Будучи вызван в Комиссию для дачи объяснений, т. Жуков вел себя неподобающим для члена партии и командира Советской Армии образом, в объяснениях был неискренним и пытался всячески скрыть и замазать факты своего антипартийного поведения.

Указанные выше поступки и поведение Жукова на Комиссии характеризует его как человека, опустившегося в политическом и моральном отношении.

Учитывая все изложенное, ЦК ВКП(б) постановляет:

1. Признавая, что т. Жуков за свои поступки заслуживает исключения из рядов партии и предания суду, сделать т. Жукову последнее предупреждение, предоставив ему в последний раз возможность исправиться и стать честным членом партии, достойным командирского звания.

2. Освободить т. Жукова с поста командующего Одесским военным округом, назначив его командующим одним из меньших округов.

3. Обязать т. Жукова немедленно сдать в Госфонд все незаконно присвоенные им драгоценности и вещи» [772] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 2198. Л. 28–29 // Октябрьский пленум. 1957. С. 22–23. .

Постановление было открытым, что особенно глубоко ранило Жукова, которого перед всей страной назвали вором и бесчестным человеком.

На следующий день у маршала случился сердечный приступ, вероятно стенокардия. Его срочно отвезли в Кремлевскую больницу. Так, в 51 год, после десяти лет огромных нагрузок и невероятного напряжения, сердце Жукова не выдержало. 4 февраля, едва оправившись от приступа, он узнал о своем переводе в Свердловск командующим небольшим Уральским военным округом, где суровый климат и очень мало войск.

Он прибыл в этот унылый индустриальный город с полумиллионным населением 14 февраля. Ему выделили комфортабельный дом с фасадом в стиле неоклассицизма, построенный еще в царское время. Удаление из Москвы не ослабило давления госбезопасности. Чуть ли не каждый месяц Жуков узнавал об аресте очередного члена своего окружения. 18 сентября пришел черед очень близкого к маршалу генерала Крюкова и его жены, певицы Лидии Руслановой. Из письма генерала, отправленного им в ЦК после смерти Сталина, нам известно, что в тюрьме его систематически избивали, требуя подписать показания о «заговорщицкой деятельности изменника Жукова». Русланова, несмотря на свою огромную популярность, была арестована вскоре после мужа. Она отказалась давать против него показания и была осуждена на десять лет лагерей.

Самое удивительное то, что Жуков никогда не обвинял Сталина в этих унижениях, а возлагал за них вину на Берию и Абакумова. Он сохранял веру в вождя, отказываясь видеть, что именно Сталин, и никто другой, руководил кампанией против него. Много раз уже после смерти диктатора он заявлял, что Сталин спасал его от козней руководства госбезопасности. Так, в беседе с Симоновым он сказал: «[В 1948] Абакумов под руководством Берия подготовил целое дело о военном заговоре. Был арестован целый ряд офицеров, встал вопрос о моем аресте. Берия с Абакумовым дошли до такой нелепости и подлости, что пытались изобразить меня человеком, который во главе этих арестованных офицеров готовил военный заговор против Сталина. Но, как мне потом говорили присутствовавшие при этом разговоре люди, Сталин, выслушав предложение Берия о моем аресте, сказал: „Нет, Жукова арестовать не дам. Не верю во все это. Я его хорошо знаю. Я его за четыре года войны узнал лучше, чем самого себя“. Так мне передали этот разговор, после которого попытка Берия покончить со мной провалилась» [773] Маршал Жуков, каким мы его помним. С. 124. . 16 сентября 1948 года Абакумов доложил Сталину содержание беседы между Жуковым и его женой, записанной с помощью скрытой спецтехники, установленной в их московской квартире: «Я раньше думал, что Сталин принципиальный человек, а он слушает, что ему говорят его приближенные. Ему кто-нибудь что скажет, и он верит. Вот ему про меня сказали, и я в немилости. Ну, х… с ними, пусть теперь другие повоюют!» [774] АЦ ФСБ (Центральный архив ФСБ). Ф. 4-ос. Оп. 6. Д. 18. Л. 391–394.