Лаша Отхмезури - Жуков. Портрет на фоне эпохи

«Само заседание длилось часа полтора-два, – вспоминает С.П. Марков, охранник Жукова. – Я ждал в кремлевской раздевалке вместе с другими „прикрепленными“. Наконец появился Георгий Константинович. Таким я его никогда не видел – ни в годы войны, ни после. На лице сине-красные пятна, оно словно окаменело. Но держался, как всегда, с достоинством. Прибыли домой, на улицу Грановского. Он: „Пройдемся немного“. И после томительной паузы: „Сегодня вечером по радио в 19 часов объявят о моем освобождении с поста министра обороны“» [860] Красная звезда. 1996. 30 ноября. .

Анализируя двухсотстраничную стенограмму пленума, можно увидеть, что против Жукова были выдвинуты четыре основных обвинения.

Первое: насаждение в армии собственного культа. В 1946 году Сталин уже упрекал Жукова в этом, и тот сначала готов был принять критику по данному пункту в свой адрес. Вся проблема вращалась вокруг постоянного переписывания истории Великой Отечественной войны. В различных своих заявлениях начиная с 1955 года Жуков только разоблачал чудовищные перегибы и злоупотребления сталинского периода. Также он напоминал о своей роли – решающей, сегодня это невозможно отрицать – в Битве за Москву, затем, вместе с Василевским, в Сталинградской битве, в Курской и затем в Берлинской. Нельзя отрицать, что заслуги армии и народа он всегда ставил выше заслуг партии. В этом деле он столкнулся с Хрущевым, партийным функционером и бывшим членом Военных советов нескольких фронтов, который, с помощью Еременко, Чуйкова и Москаленко, захотел приписать себе решающую роль, в частности, в Сталинградской битве, тем более что новый коммунистический вождь нуждался в легитимизации своей власти, которую могло дать только его участие в Великой Отечественной войне. Как мы увидим, битва за историю, которую Жукову придется вести с 1958 по 1974 год, окажется самой длительной из всех битв полководца.

Вторым стало обвинение в желании уменьшить партийный контроль над армией и идеологическую работу в ней. Нельзя отрицать того, что Жуков стремился освободить офицеров от некоторых обязанностей, которые считал ненужными и обременительными, поскольку практически все офицеры являлись членами партии. Так, он сделал факультативными занятия по марксизму-ленинизму. Он продолжал борьбу, которую вел всю жизнь, и делал это с меньшей осторожностью, чем при Сталине [861] В числе обвинений по этому пункту, выдвинутых против маршала, были такие: Жуков запретил начальнику ГлавПУРа приезжать в войска без его разрешения; а маршалам – обращаться, минуя его, в Центральный комитет. Он превратил Военные советы (в которых заседали офицеры-политработники) в чисто консультативные органы. В присутствии Баграмяна и Малиновского он говорил, что, если бы политработникам отпустить рыжие бороды и дать сабли, они бы перерезали всех командиров. Он ни разу не созывал Высший военный совет, созданный специально для того, чтобы уравновесить влияние министра обороны. Также ЦК был шокирован приказом № 0090 «о дисциплине в армии», в котором Жуков запрещал политработникам любую критику командиров на партсобраниях. Те же из них, кто нарушит данный приказ, подлежали наказанию и увольнению из армии. На флоте Жуков упразднил треть политических должностей и наполовину сократил количество офицеров-политработников. . Его отставка означала окончательный провал попыток разрыва неразделимой связи, возникшей в 1918 году. Советская армия, как до нее Красная, осталась армией партии, которой она была подчинена множеством уз и систем контроля. Таковая подчиненность была и до самого конца оставалась основным тормозом для появления в ней корпоративного духа. Как и в ходе чисток 1937–1938 годов, советские военачальники не проявили никакой солидарности с тем, кто был первым среди них, являлся символом победы и популярности армии. Они выли вместе с волками, растравляя свои старые раны, нанесенные им Жуковым в период между 1941 и 1945 годами, и клялись партии в своей безграничной преданности.

Третье обвинение касалось военных и стратегических ошибок. На Октябрьском пленуме оно не получило большого развития, хотя Хрущев и обвинял маршала в непонимании современной военной техники, но буквально на следующий день после пленума эту тему начнут раскручивать в прессе Конев и Малиновский [862] Красная звезда. 1957. 21 ноября. С. 1. . Жукова обвиняли в отсталости в вопросах ядерного вооружения и в непонимании необходимости оснащения флота стратегическими подводными лодками. В действительности он высказывался в пользу развития ядерного оружия, разумно и сбалансированно встроенного в структуру вооруженных сил, а также стремился оживить военно-теоретическую мысль, создать новую доктрину. Хрущев в целом был с ним согласен, а радикализация его взглядов с отданием абсолютного приоритета ракетам и подлодкам, наступит только в 1960 году. В данном случае Жуков был прав. С 1975 года советское военно-политическое руководство вернется к сбалансированному соотношению ядерных и обычных вооружений.

Четвертым, самым страшным, стало обвинение в бонапартизме. Якобы Жуков хотел захватить власть и готовил военный переворот. В своих воспоминаниях Хрущев пишет: «Когда Жуков вошел в состав Президиума ЦК, то стал набирать такую силу, что у руководства страны возникла некоторая тревога. Члены Президиума ЦК не раз высказывали мнение, что Жуков движется в направлении военного переворота, захвата им личной власти. Такие сведения мы получали и от ряда военных, которые говорили о бонапартистских устремлениях Жукова. Постепенно накопились факты, которые нельзя было игнорировать без опасения подвергнуть страну перевороту типа тех, которые совершаются в Латинской Америке. Мы вынуждены были пойти на отстранение Жукова от его постов. Мне это решение далось с трудом, но деваться было некуда» [863] Хрущев Н.С. Воспоминания. М.: Вагриус, 1997. С. 463. . Это обвинение нелепо и смехотворно. Если бы оно имело под собой хоть какую-то почву, Жукова не отпустили бы в отставку так спокойно, с сохранением маршальского звания, госдачи, машины с водителем и права пользования медицинскими учреждениями, предназначенными для высшей номенклатуры. Здесь мы имеем дело с обычными для большевистской пропаганды заклинаниями. Советская армия никогда не пыталась вмешиваться в вопросы государственной политики, точно так же, как ее предшественница, царская армия, не пыталась этого делать после вылившейся в кровавый фарс декабристской попытки переворота 1825 года. Жуков был и остался коммунистом, его приверженность советской системе не вызывала никаких сомнений. Для него, начиная с 1918 года, советская власть была властью партии, ему никогда и в голову не приходило, что может быть как-то иначе.