Владимир Голяховский - Это Америка

Алеша понимал и жалел ее. Для занятий ей отдали столовую, она разложила на столе книги и записи. Алеша заказал у дешевого плотника примитивный секретер с полками, чтобы она складывала в него свои записи.

Иногда Лиля спохватывалась, что совсем запустила ведение хозяйства, отдав его Алеше, и начинала проверять расходы. Но хозяйство он вел скромно, и оказался большим мастером жарить картошку к вечернему обеду.

Еще Лиля расстраивалась, что запустила сына, что редко его видит. Алеша ее успокаивал:

— Какое воспитание ты можешь дать двадцатилетнему парню, который сам занят интенсивной учебой? Он все больше отходит от нас, это нормально.

Лиле даже некогда было расстраиваться — все эмоции уходили на учебу. Она приходила в Каплановский центр к открытию в десять утра и уходила без сил, с головной болью, уже в темноте. Она шла, чтобы подвигаться и раздышаться, а мимо нее по шумным и живым центральным улицам мчались шикарные машины и шли толпы веселых и расслабленных людей — кто в рестораны, кто в театры. В этом водовороте богатой и счастливой жизни не было для нее места. Она шла и твердила себе: «Я добьюсь, я добьюсь, я добьюсь!..»

Среди русских на курсах встречались разные типы людей: были целеустремленные и активные, были неудачники и раздраженные. Седой гинеколог Исаак сдавал экзамен уже четыре раза и ворчливо говорил:

— Да они просто не хотят, чтобы я сдал. Они против меня.

Кто эти «они», было непонятно, результаты экзамена проверялись не индивидуально, а механическим способом и утверждались комиссией. Но Исаак любил повторять:

— Из страны дураков я приехал в страну жуликов. Все эти жулики против меня, они меня режут на экзаменах.

Лиле испортило настроение появление на курсах Таси Удадовской, она тоже пришла готовиться к экзамену. Однажды вечером Лиля обнаружила Тасю, которая, сидя в стороне, сражалась с магнитофоном, как вначале сражалась она сама. Лиля отвернулась, чтобы Тася ее не заметила; встречаться с ней она не хотела. Но вскоре она увидела ее в коридоре, на скамейке с пожилой врачихой — психиатром. Тася нервно курила и истерически приговаривала:

— Ой, я ничего не понимаю!.. Просто ничего!.. Я такая дура, такая дура!.. Чувствую, что не сдам, ой, наверняка не сдам!..

А психиатр всё приговаривала:

— Да будь проклят тот, кто придумал этот экзамен!

Кое-кто из русских старался сдать экзамен обходными путями: рассказывали, как кто-то смог списать у соседа, а кто-то другой разработал шифр общения с соседом на экзамене. Психиатр из Львова больше всех интересовалась этими историями и загадочно рассказывала кое — кому по большому секрету:

— А у Таси есть набор самых верных экзаменационных ответов. Да, да, ей подарил ее бойфренд, румынский доктор, который сам сдал по ним.

Некоторые доверчиво спрашивали Тасю, но она кокетливо отвечала:

— Да ничего у меня нет. Я сама стараюсь добыть хоть что-то такое.

Лиле приятней всего было общаться со смешливым и обаятельным Уолтером Бессером из Панамы. Он весело заговаривал с русскими врачами, а они относились к нему настороженно, как к чужаку. К Лиле он был очень внимателен, пригласил ее в кафе на Мэдисон — авеню. Она никогда не ходила в эти кафе, и ей было интересно. В кафе он делился с ней:

— У ваших русских слишком много гонора. И вообще, они много разговаривают. Но я сочувствую русским эмигрантам. Мой отец, польский еврей, тоже был эмигрант. Он плыл на пароходе вместе с тысячью других евреев, но в США корабль не приняли и отправили в Южную Америку. Отец осел в Панаме, женился на местной женщине. Вот какая во мне гремучая смесь: польско — еврейская и южно — американская, — засмеялся он. — Я учился на медицинском факультете в Испании, но всегда хотел в Америку и сумел тут пройти резидентуру в Еврейском госпитале Бруклина.

Он попросил Лилю рассказать об ортопедии и травматологии в России. Рассказывать ей было особо нечего, она сказала всего несколько фраз.

— В общем, как я понимаю, мы отстали от Америки лет на 20–30.

Уолтер недоверчиво спросил:

— Но Советский Союз — это такая большая страна. Неужели по нашей специальности там нет ничего нового, передового?

— Кое-что все-таки есть. В России умеют исправлять и удлинять кости специальным аппаратом доктора Илизарова. — И Лиля подробнее рассказала об этом методе, даже нарисовала схему и принцип действия аппарата.

Уолтер заинтересовался, стал расспрашивать:

— А насколько можно удлинить кость? За какой срок? Я что-то слышал об этом от испанских коллег, но это показалось мне фантазией, я не поверил.

— Нет, это правда. Но как испанские ортопеды могли узнать об этом методе?

— От кубинцев. Испанцы были на Кубе и видели там эти операции. Им сказали, что приезжал русский доктор и обучил их своему методу. Но в США этот метод пока никто не знает. Лиля, а вы сами делали такие операции?

— Да, я училась у Илизарова в Сибири и делала эти операции в Москве [66] Карьера Лили как хирурга — ортопеда и ее работа с доктором Илизаровым описана в 3–м томе «Крушение надежд». .

— Так вы же очень нужный специалист! Если вы сумеете показать эти операции в Нью — Йорке, их станут делать все американские ортопеды и вам будет обеспечен успех.

Лиля недоверчиво улыбнулась:

— Уолтер, о каком успехе вы говорите? Для этого надо попасть в хирургическую резидентуру. А я слышала, что для эмигранта, особенно для женщины, это почти невозможно.

— Нет, нет, Лиля, — горячо возразил он, — очень важно, чтобы кто-то показал американским специалистам прогрессивный русский метод удлинения костей.

— Только не мне.

— Почему не вам? Ведь никто другой в этой стране его не знает.

— Но меня просто не примут в резидентуру.

Уолтер задумался о чем-то и вдруг так звонко засмеялся, что она удивилась.

— Лиля, на свете нет ничего невозможного. Я знаю одного человека, это мой хороший друг, доктор Рамиро Рекена. Он эмигрант из Боливии, но смог пробиться и руководит сейчас хирургической клиникой в Еврейском госпитале Бруклина. Я попрошу его принять вас, когда сдадите экзамен.

Лиля слушала недоверчиво: Уолтер, конечно, тепло к ней относится и потому подбадривает. Вернуться к илизаровским операциям — это такая невероятная перспектива. Лиля не приняла его слова всерьез.

Квартира все больше нравилась Лиле: наконец у нее был свой мирок, о котором она так долго мечтала. Обстановки мало, но этот мирок принадлежал ей и ее семье. Как приятно приходить с занятий и отдыхать у себя дома, возиться на своей кухне! По вечерам они собирались вместе, ели приготовленное Алешей и подправленное Лилей. Потом Лешка в своей комнате слушал записанные на магнитофон лекции, Лиля читала учебники и повторяла вопросы к экзаменам, а Алеша писал и готовился к лекциям на радио. Так уютно и спокойно протекала жизнь семьи в своем мирке.