Альберт Манфред - Марат

Но если мы обратимся к страницам «Друга народа» второй половины 1790 года, то мы увидим, что в них меньше всего отражена личная судьба их редактора. Читая эту газету, вы даже не всегда поймете, что она издавалась в подполье. Марат во второй половине 1790 года пишет реже о себе, чем он писал раньше. Он занят более важными вопросами, он продолжает борьбу против тех сил, которые сковывают революцию.

После принятия Национальным собранием антидемократического «военного закона» 21 октября политика господствующей крупной буржуазии и либерального дворянства и их партии конституционалистов стала еще реакционнее.

Еще недавно третье сословие сомкнутыми рядами шло против феодализма, а теперь одна часть третьего сословия — крупная буржуазия, «хорошо одетые господа», как писал Марат, — с помощью законодательства приобрела право применять оружие против «людей в лохмотьях», против простого народа. И основная политическая линия Марата этого времени направлена против антидемократической политики Национального собрания. Марат по-прежнему придерживается убеждения, что революция должна быть продолжена и углублена. Но первым и необходимым условием для этого является борьба против тех сил, которые тормозят развитие революции, которые хотят сковать ее поступательный ход антидемократической политикой.

Снова, как и раньше, борьба Марата действенна и конкретна. Его стрелы, как всегда, направлены в определенную цель. Биографы Марата давно уже заметили особенность его политической борьбы: в его выступлениях почти никогда нет критики частных лиц, и в его полемике нет ничего личного.

Более того — и это замечательно показывает его смелость и отвагу, — он предпочтительнее выступает против лиц, пользующихся наибольшим признанием и располагающих наибольшей долей власти. Так, перед лицом нации, перед лицом народа он развенчал Неккера; он показал в истинном свете пользовавшегося незаслуженной популярностью генерала Лафайета. Но был еще один политический вождь, влияние которого на ход событий было всегда велико и который все еще оставался кумиром в глазах народа, — это Мирабо.

Престиж Мирабо в революционной Франции был выше, чем у кого-либо другого из политических лидеров.

Граф Габриэль Оноре де Мирабо происходил из богатой старинной аристократической семьи. Он получил превосходное образование в доме своего отца, одного из самых просвещенных людей своего времени. Но вскоре после ссоры с отцом, посадившим его под арест за непомерные долги, юный Мирабо покинул отчий дом и начал бурную скитальческую жизнь в Европе.

Мирабо был человеком больших дарований: замечательный трибун, наделенный поразительным ораторским талантом, к тому же обладавший тонким чутьем актера, позволявшим ему всегда угадывать настроение аудитории; человек волевой, решительный, смелый, необузданного темперамента, неукротимых страстей, он сумел рано выдвинуться среди людей своего поколения. Жизнь его развернулась как роман, заполненный невероятными приключениями, взлетами и падениями, двусмысленными коллизиями, подвигами, романтическими историями и сомнительными похождениями.

Мирабо не раз подвергался тюремному заключению: он был в тюрьме на острове Ре, был в заточении в замке Иф, в Жу, в Венсене… И хотя поводом для его преследований были не великие подвиги во имя родины и народа, а нечто совсем иное: неоплаченные долги, побег из крепости, похищение чужой жены, — эта полная превратностей жизнь рождала у него возмущение; он тоже чувствовал себя гонимым и преследуемым и с искренним негодованием обличал пороки старого мира.

Мирабо много писал, и его книгами в свое время зачитывались в Европе. Он писал обо всем: о древней и новейшей литературе, о политической экономии, о пользе оспопрививания, о прусской монархии, о водах Парижа, о статистике, о французской грамматике и многом ином. Но сейчас трудно сказать, где кончается авторский текст собственно Мирабо и начинается работа его сотрудников, которых он так широко привлекал: эрудита Кондорсе, позднее Камилла Демулена и иных выдающихся литераторов того времени.

Снедаемый неутоленной жаждой власти, богатства и славы, он, естественно, с первых дней революции примкнул к третьему сословию и был избран от него депутатом Учредительного собрания. Его популярность в это время была огромной. В провинции молодежь носила его на руках. В собрании он стал вождем победившей буржуазии. В трудных обстоятельствах он умел находить решение, он умел говорить властным тоном с представителями монархии, он никогда не терялся, он казался человеком, который в наибольшей степени воплощает в себе дерзновенные помыслы революции.

Коренастый, кряжистый, с большой головой на короткой бычьей шее, с лицом, обезображенным оспой, он первоначально производил неблагоприятное, почти отталкивающее впечатление. Но он умел и привык подчинять себе аудиторию. Ничто не могло поколебать его самоуверенности. Его гремящий голос, перекрывавший все шумы, сразу же приковывал внимание. Его речь была взволнованна, горяча и в то же время исполнена несокрушимой уверенностью в искренности предлагаемых средств. Казалось, он один знал то, что оставалось скрытым для всех остальных. Через несколько минут он уже полностью овладевал аудиторией.

Но Мирабо, которому нельзя было отказать ни в уме, ни в проницательности, ни в понимании людей, очень скоро понял, что эта благословенная им революция свершается вовсе не для того, чтобы вознести его к вершине власти, что в революции действуют люди, ускользающие из-под его влияния, что народ является той могущественной стихией, которая вскоре может затопить всю страну.

Когда после народного восстания 14 июля революция победила, когда Мирабо в результате этой победы стал признанным главой революции, тогда, по его мнению, революция должна была остановиться.

Но как ее остановить? Мирабо понимал, что нельзя идти против течения. Он продолжал выступать как самый ревностный слуга народа, как рыцарь революции, готовый сложить за нее свою голову. Но в глубине души он уже искал тайных путей, путей, которые бы позволили ему изменить направление событий.

В. И. Ленин дал очень точное и глубокое определение Мирабо, назвав его «гениально-продажным авантюристом». Политические замыслы Мирабо всегда смешивались с личными расчетами. Он постоянно испытывал нужду в деньгах не потому, что их было у него мало, но потому, что не было предела его способности их тратить. Революция не могла ему дать эти деньги — и Мирабо вступает в тайную связь с двором. Это сулило, ему не только материальные, но и политические выгоды. Тайная сделка Мирабо с двором подготавливалась всей политикой трибуна в течение первого года революции. Очень осторожно, почти незаметно, Мирабо шаг за шагом поворачивал вправо. Еще оставаясь на авансцене революции, выступая как ее трибун, вызывая восхищение современников громовыми обличениями абсолютизма, он внутренне созревал для измены народу.