Альберт Манфред - Марат

«Я никогда в жизни не видел Неккера, я знаю его только понаслышке, по некоторым его писаниям и главным образом по его действиям… Как частное лицо, он всегда был, есть и будет существо для меня безразличное. Если он привлекает мое внимание, то только как королевский министр. Итак, по отношению ко мне он может быть только представителем власти, и я по отношению к нему могу быть только простым гражданином. Все наши споры поэтому могут носить лишь общественный характер, и рассудить нас может лишь трибунал нации».

И далее, обращаясь непосредственно к Неккеру:

«Я выйду на арену; мне не нужны ни щит, ни кольчуга. Я зарекаюсь от всякой хитрости, от всякого притворства. Я хочу сразиться с вами лицом к лицу, но прошу вас, оставьте поле сражения открытым, не чините никаких препятствий к тому, чтобы удары мои стали всем известны. Я выступлю против вас великодушным врагом; защищайтесь и вы, как подобает храбрецу; повергните меня к вашим ногам и примите заранее клятвенное мое уверение, что, если вы выйдете из этого боя победителем, я первый же обнародую мое поражение и ваше торжество».

В этих словах весь Марат. У него нет ни тайных помыслов, ни корыстных расчетов. Ничто личное не примешано к его поединку с могущественным противником. Он сражается только ради блага родины, ради интересов народа. И именно это делает его бесстрашным и неуязвимым в сражении и позволяет с открытым забралом выйти на ристалище.

Марат выдвигает против Неккера пять пунктов обвинения. Они имеют вполне конкретное содержание, и сегодня нет нужды их вновь излагать; достаточно указать их общее значение и смысл.

Марат обвиняет первого министра в том, что он действовал не в интересах народа, а в интересах либо монарха, либо его слуг. Неккер — ставленник вельмож, и он защищает интересы вельмож; он глубоко равнодушен к требованиям, народа, в этом и состоит его главное преступление. Неккер плох не потому только, что он совершает разного рода махинации и злоупотребления, которые Марат разоблачил в своем памфлете. Это тоже плохо, и Марат доказывает, приводя конкретные факты, что руки Неккера совсем не так чисты, как он тем похваляется, и все-таки не это является главным в обвинении Марата: главная вина Неккера в том, что он вел и ведет политику, направленную против интересов народа.

Этот политический памфлет, насчитывающий свыше пятидесяти страниц, произвел громадное впечатление на современников. Почти все газеты откликнулись на него. Одни — их было больше — критиковали и ругали дерзкого доктора Марата, — осмелившегося публично обвинить самого уважаемого в королевстве министра; другие — то были газеты левого, демократического направления — воздавали должное мужеству Друга народа и в известной мере солидаризировались с ним. О том, насколько был задет этим выступлением сам Неккер, можно судить по большому числу анонимных брошюр, выпущенных против Марата. Мы не знаем, кто был их автором; одно несомненно — брошюры эти были инспирированы либо Неккером, либо людьми его окружения. Само название их достаточно красноречиво. Одна из этих брошюр называлась «Анти-Марат». Это название говорило о многом. Недавно еще мало кому известный журналист стал такой большой общественной силой, его голос приобрел такую мощь и такое звучание, что первый министр финансов французского короля вынужден был тайно фабриковать и распространять в обществе сочинения, призванные оборонять линии, атакуемые знаменитым журналистом.

Наряду с этим пасквилем широкое распространение имела и другая брошюра, также выразительно озаглавленная — «Защита господина Неккера, первого министра финансов, или ответ на обвинения господина Марата».

Но власти боролись с Маратом не только литературными средствами — они прибегали и к более действенным. 22 января Коммуна Парижа вновь приняла декрет об аресте редактора «Друга народа». На сей раз при непосредственном участии Лафайета, как командующего национальной гвардией, против журналиста была организована целая военная экспедиция.

Рано утром 22 января 1790 года к дому № 39 на улице Ансьен Комеди, где жил Арарат, двинулись крупные вооруженные отряды. Марат позднее указывал, будто бы для того, чтобы его арестовать, Лафайет направил двенадцать тысяч солдат и шпионов. Может быть, в этом была доля преувеличения.

Но Марат, который был своевременно осведомлен о намерениях властей, еще ранее обратился за помощью к комитету дистрикта Кордельеров, на территории которого он проживал. В защиту Марата выступили также видные журналисты левого направления: Пьер Бриссо, Камилл Демулец, Лустало. Кордельеры, один из самых демократических и революционных дистриктов в Париже, стали на защиту Марата. Они видели в попытке ареста смелого журналиста прежде всего покушение на свободу слова. Независимо от того, что писал «Друг народа», он выражал свое мнение, и никому в свободной стране не дано было право ограничивать его в суждениях. И можно ли вообще в стране, где несколько месяцев тому назад была принята Декларация прав человека и гражданина, провозгласившая свободу слова, арестовывать журналиста за то лишь, что он высказывает мысли, кому-то не нравящиеся? Вот побудительные мотивы, заставившие Кордельеров выступить в защиту «Друга народа».

В комитет дистрикта Кордельеров в то время входили Паре, Фабр д’Эглантин, Дантон и другие. Защиту Марата взял на себя Дантон.

Дантон заявил решительный протест командиру отряда и представителям Коммуны, явившимся арестовать Марата. Дантон объявил, что Кордельеры считают эту меру незаконной. Он пригрозил, что если полицейские отряды не уйдут, то Кордельеры ударят в набат и обратятся с призывом к народу; он пригрозил; что подымутся жители Сент-Антуанского и Сен-Марсельского предместий — не менее двадцати тысяч человек — и народ с оружием в руках встанет на защиту своих прав.

Эти слова Дантона показывали, какой серьезный оборот начинало принимать дело. Они свидетельствовали также о том, что имя Марата и направление его газеты были популярными среди Кордельеров, пользовались их поддержкой.

Но не все руководители дистрикта Кордельеров проявляли такую твердость, как Жорж Дантон. Обе стороны начали длительные переговоры. В конце концов к трем часам дня командир отряда приказал солдатам войти в помещение, занимаемое Маратом.

Солдаты, явившиеся для того, чтобы арестовать знаменитого редактора «Друга народа», вошли в комнаты и увидели, что они пусты. Марат давно ушел из дома, осажденного солдатами. Как он сам потом рассказывал, тщательно нарядившись, сохраняя беспечно веселый вид, он прошел сквозь толпу окруживших район солдат, затем перебрался в безопасное место, а позже нашел прибежище у одного из своих друзей.