Илья Серман - Свободные размышления. Воспоминания, статьи

Молодой граф: Я! Чтобы я читал вздор этот?

Никандр: Чтобы мы русские книги стали читать? Vous radotez, mon ami.

Ераст: Вот так-то эти господчики всегда судят! Однако хула ваша столько же мало может вредить этим людям, сколь мало ваша похвала может принести кому чести 616.

Борьба с галломанией становится общим делом новой литературы, одним из способов ее самозащиты.

Сценическая форма была для этой цели наиболее эффективна. В ней легче всего было изобразить опасные для литературы формы галломании. Если мы так представим себе смысл борьбы с галломанией, которую вели русские комедиографы, от Сумарокова до Грибоедова, и русские журнальные сатирики, от Новикова и Екатерины II до Крылова, то поймем, почему борьба эта была такой интенсивной и почему в ней участвовали деятели разных литературных направлений и разных политических взглядов.

Фонвизин включился в борьбу с галломанией своим «Бригадиром» (1769). Иванушка и Советница, в отличие от прочих персонажей комедии, сознательно отрекаются от русского языка. Все остальные персонажи живут в привычном для них социальном и языковом окружении. Они могут быть дурны, грубы, жестоки, невежественны и глупы, но все они говорят на одном языке – русском, – хотя комическое в «Бригадире» строится на их семантическом разномыслии. Русский язык всех остальных персонажей комедии и изуродованный, офранцуженный, искаженный язык Иванушки и Советницы – та смесь французского с нижегородским, которая так возмущала Грибоедова, – вот языковое и, пожалуй, самое острое выражение главного конфликта комедии. Драматург судит своих офранцузившихся персонажей в первую очередь за измену родному языку, а уже потом и за все остальное.

Борьба за чистоту и неприкосновенность созданного новой литературой языка была только самой острой формой борьбы с Западом за равенство культурное, как войны были формой борьбы за место России в политической системе Европы XVIII века.

Но помимо этого, борьба с галломанией была еще и защитой определенной системы нравственности от разрушительного влияния французской атеистической философской мысли. Иванушка, проповедник последовательного поведенческого гельвецианства, выступает в комедии врагом той системы ценностей, которой руководствуются – или должны руководствоваться – остальные персонажи «Бригадира». В это время Фонвизин, по-видимому, еще не нашел для самого себя такой нравственной идеи, которую он мог бы сценически убедительно противопоставить гельвецианству своих персонажей и своих недавних друзей по кружку князя Козловского. Как и некоторые близкие ему литераторы (Сумароков и Новиков), Фонвизин впоследствии нашел свою систему ценностей в историческом опыте России.

Сумароков под впечатлением Пугачевского восстания в своем сочинении «Первый и главный стрелецкий бунт» (1774) объявил допетровскую эпоху (царствование Федора Иоанновича) временем, когда, не подражая французам и немцам, русские сохраняли свои нравственные принципы. Он отказался от собственного высказывания о царившем в России до Петра «мраке невежества» и теперь утверждал: «Бредят люди, проповедающие то, что мы до времен Петра Великого варвары или паче скоты были <���…> ибо они из человеков ненапудренных действительно в напудренную превратилися скотину» 617.

Одновременно с Сумароковым Новиков допетровскую эпоху назвал временем, когда «нравы» не были еще повреждены французским влиянием: «кажется мне, что мудрые древние российские государи яко бы предчувствовали, что введением в Россию наук и художеств наидрагоценное российское сокровище – нравы – погубятся безвозвратно; и потому лучше хотели подданных своих видеть в некоторых частях незнающими, но с добрыми нравами, людьми добродетельными, верными Богу, государю и отечеству» 618.

Фонвизин не счел нужным так далеко, в допетровскую эпоху отодвигать существование идеальных, не поврежденных просвещением национальных нравов. Для него идеальная эпоха нравственного воспитания – время Петра I, когда сформировался его любимый герой, Стародум. Воспитание Стародума – это воспитание чувства долга и сознания своих прав и обязанностей, это воспитание души. Правдину Стародум так объясняет принципы своей практической морали и социального поведения:

Отец мой воспитал меня по-тогдашнему, а я не нашел и нужды себя перевоспитывать. Служил он Петру Великому. Тогда один человек назывался ты, а не вы. Тогда не знали еще заражать столько, чтобъ всякий считал себя за многих. За то нонче многие не стоютъ одного… В тогдашнем веке придворные были воины, да воины не были придворные. Воспитание мне было дано отцомъ моим по тому веку наилучшее. Въ то время къ научению мало было способов, да и не умели еще чужим умом набивать пустую голову.

Правдин: Тогдашнее воспитание действительно состояло в нескольких правилах…

Стародум: В одном. Отец мой непрестанно мне твердил одно и то же: имей сердце, имей душу, и будешь человек во всякое время. На все прочее мода: на умы мода, на знания мода, как на пряжки, на пуговицы.

Правдин: Вы говорите истину. Прямое достоинство в человеке есть душа.

Стародум: Безъ нея просвещеннейшая умница жалкая тварь. ( Съ чувством. ) Невежда безъ души – зверь 619.

Не замечая противоречия между своим утверждением о превосходном состоянии русских нравов до Петра Великого и убеждением, что русские только после Петра стали усваивать просвещение, Новиков в «Кошельке» писал:

Русские люди в рассуждении наук и художеств столько ж имеют остроты, разума и проницания, сколько и французы, но гораздо более имеют твердости, терпения и прилежания; разность же между французом и русским в рассуждении наук вся в том состоит, что один после другого гораздо позже принялся за науки. Франция за распространение наук и художеств одолжена веку Людовика XIV; а в России судьбою предоставлена была сия слава Екатерине Великой, делами своими весь свет удивляющей. Если посмотреть на скорые успехи, каковые россияне в рассуждении наук и художеств оказали, то должно будет заключить, что в России науки и художества придут в совершенство гораздо в кратчайшее время, нежели в какое доведены они были во Франции 620.

Идея культурной молодости России по сравнению все с той же Францией, ее отставания по крайней мере на столетие была усвоена и Фонвизиным. Через четыре года в «Письмах из Франции» он нашел для этой идеи выразительную формулу: «Не скучаю вам описанием моего вояжа, а скажу только, что он доказал мне истину пословицы: славны бубны за горами. Право, умные люди везде редки. Если здесь прежде нас жито начато то по крайней мере мы, начиная жить, можем дать себе такую форму, какую хотим, и избегнуть тех неудобств и зол, которые здесь вкоренились. Nous commencons et ils finissent. Я думаю, что тот кто родился посчастливее того, кто умирает» 621.