Евгений Сапиро - Трактат об удаче (воспоминания и размышления)

У них (не знаю, откуда!) потрясающее чувство прекрасного, стремление к красоте, к уюту. Независимо от того, в чем оно проявляется: в обустройстве собственной дачи, офиса или спортивно-бытового комплекса для своих подчиненных.

Есть у меня подозрение, что мой друг Петрович неравнодушен к стройным женским ножкам еще и назло тому, что его родная деревня называлась Кривые Колена (!).

Все ранее упомянутые разновидности «контргандикапа», в большей или меньшей мере, носят материальный характер. Меня сия чаша миновала.

Но на расстоянии нескольких метров позади стартующих соперников можно оказаться и по другой причине. Во времена недоразвитого социализма она официально называлась «происхождение». Хорошим, гарантирующим зеленый цвет светофора было пролетарское происхождение. Теоретически не уступало ему крестьянское происхождение, но на практике это случалось редко: уж очень сложно его было отличить от плохого, «кулацкого». Тени всех остальных далеких предков (от мелкой буржуазии до крупных дворян) понижали шансы на успех ниже плинтуса. В послевоенной стране победившего социализма эта причина спряталась за бугорок, закамуфлировалась и рассредоточилась. Хорошей, но все равно подозрительной считалась пролетарская интеллигенция. Зато еще более вредными для здоровья стали родственники за рубежом. Дополнительные барьеры разной высоты возникали на карьерной дистанции не только перед побывавшими в плену, в оккупации, судимыми, «лесными братьями», диссидентами, но и их родственниками. Меня для полноты ощущений г-жа Судьба одарила «контргандикапом» средней и малой тяжести. Назывался он «инвалидность пятой группы» .

В типовой анкете (листке по учету кадров) тех лет в строке под номером «пять» было напечатано: «Национальность». И дальше я собственноручно вписывал, бывало, дрогнувшей рукой: «Еврей».

На моей юношеской памяти происходило репрессирование целых народов. Были выселены и преследовались долгие годы немцы Поволжья, крымские татары и греки, чеченцы и ингуши… В студенческой общаге моими соседями оказались бывшие солдаты войск НКВД (МВД), принимающие участие в этих акциях. В последующие годы я встречался, работал со многими их невольными жертвами… Начиная от грека по фамилии Арнаут, моего соседа по лестничной площадке, выселенного из Крыма, и заканчивая президентом Ингушетии и Героем Советского Союза Русланом Аушевым. Короче, об этом аспекте сталинской национальной политики я имел некоторое представление задолго до появления пронзительной книги Анатолия Приставкина [154].

Эти акции не афишировались, но были официальными. В то же время я ни разу не видел документов , предписывающих ограничивать в правах по национальному признаку. В 1968 году я был секретарем приемной комиссии факультета «Авиадвигатели» ППИ и настолько примелькался, что проректор по режиму, забыв о том, что я не отношусь к титульной нации [155], проинструктировал: на специальность АД документы немцев, корейцев и евреев не принимать. От внезапности я покраснел и задал насколько короткий, настолько же и глупый вопрос:

– Основания?

Теперь, когда до него дошло, с кем он ведет этот милый разговор, пришла очередь покраснеть ему:

– Это не директива, а рекомендация…

Были или не были соответствующие письменные директивы (думаю, что были, только с серьезными «грифами секретности»), но официальный «контргандикап» по «инвалидности пятой группы» существовал. Должен признаться, что мною он ощущался довольно редко.

Одна из причин этого заключалась в том, что я, не без советов родителей, старался избегать «запретные зоны». Не пытался поступать на «закрытый» факультет, не рвался на номенклатурные должности…

Что же касается дозволенного, то старался не забывать о существовании «контргандикапа».

Еще в годы моей юности мама как-то ненавязчиво подложила мне рассказ (если не ошибаюсь, И. Бабеля) о том, как еврейский мальчик поступал в гимназию. В семье его напутствовали примерно такими словами: «Другим для поступления хватит и четырех баллов, а тебе (еврею) нужно пять с тремя крестами (плюсами)». Эти слова не только врезались в память, но и стали руководством к действию.

Как и у моих «деревенских» соратников стремление при прочих равных условиях сработать на «пять с тремя крестами», стало правилом, въелось в плоть и в кровь.

В чистом виде «инвалидность пятой группы» я реально ощутил раза два.

В начале 1970-х я выполнял большую исследовательскую работу по ценообразованию для Министерства электротехнической промышленности СССР (МЭТП). Работа заказчику понравилась, похоже, что и руководитель тоже. Во Владимире находился отраслевой НИИ министерства, где вакантной была должность заместителя директора по экономике. Ее мне и предложили.

По снабжению Владимир – это почти Москва. Четыре часа на электричке – и богатства столичных гастрономов к твоим услугам. Заместитель директора отраслевого НИИ – это статус. Плюс ко всему рокировка из Перми во Владимир позволяла избавиться от кооперативной квартиры.

Я прошел собеседование в министерстве. Во Владимире директор НИИ в присутствии жены оговорил мои достаточно большие полномочия, предложил ей неплохое место работы. Осмотрев предложенную нам и готовую к заселению квартиру, мы поехали в Пермь паковать чемоданы.

Недели через три из Москвы последовал звонок, прозвучали уклончивые извинения. Любовь не состоялась.

Года через два «надежный источник» сообщил причину расторжения наших твердых договоренностей: с моей кандидатурой не согласился Владимирский обком КПСС. По «пятой графе».

Я уже писал об истории моего перехода из Пермского университета в Институт экономики Уральского отделения АН СССР. Конечно, для нового отдела нужен был авторитетный доктор наук. Но еще больше обком, теперь уже Пермский, беспокоила вполне реальная возможность избрания меня ректором ПГУ. Причина беспокойства была не личностной, а формальной – та же «пятая графа».

На своих старших пермских товарищей я обиды не держу: таковы были правила игры. Да и в ректоры я не рвался.

Более того: при взятии наиважнейшей в моей биографии высоты – защите докторской диссертации один из возможных оппонентов, свердловчанин В. И. Довгопол, сказал прямо: если обком поддержит, то можешь рассчитывать на меня. Я зашел к земляку, когда-то моему спортивному болельщику, секретарю обкома по пропаганде И. Я. Кириенко и рассказал об этом разговоре.

На другое утро раздался звонок от В. Довгопола: бери «ноги в руки» – и чтобы послезавтра с документами был у меня.

Лет тридцать назад я сделал для себя открытие: «неписаные» правила гораздо более вредны по своим последствиям, чем «писаные» – официальные, открытые. Если отношения строятся по официальным правилам, то обычно знаешь, за что конкретно несешь ответственность или получаешь наказание. Когда в силу вступают «неписаные», то собеседник закатывает глаза и показывает пальцем в потолок, намекая на «высшие силы». Эти правила нельзя опровергнуть, потому что невозможно опровергнуть то, что не существует.