Евгений Сапиро - Трактат об удаче (воспоминания и размышления)

Но было не мало людей, играющих в показуху с энтузиазмом. Кто-то, допускаю, искренне. Сегодня они в «красные дни» выходят с портретом Сталина и на выборах спасают КПРФ от забвения. Большинство же – по причине примитивного подхалимажа, кстати, не очень-то ценимого совсем не глупыми партийными аппаратчиками. Авторы из этой категории ссылались уже не на безликий «съезд», а на доклад «Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Л. И. Брежнева» на том самом съезде. Самые шустрые (или самые ограниченные) с придыханием отмечали личный, неоценимый вклад Генерального секретаря в тему…

«Отдельные недостатки» были основой идеологической модификации «делать вид». Все мы делали вид, что у нас эффективная, конкурентоспособная экономическая система и лишь отдельные, субъективные недостатки мешают нам достичь желаемого.

Большинство моих ровесников (сужу по себе) не сразу «делали вид». Они верили в эти преимущества. И если и доходили до истины, до понимания ущербности плановой СИСТЕМЫ, то не сразу, мучительно.

Моя научная проблематика за сорок лет неоднократно претерпевала изменения: специализация металлургического производства, технический прогресс на предприятии, региональная экономика… Но один момент присутствовал всегда: нацеленность на перспективу, учет при принятии решения сегодня того, что может возникнуть завтра. А завтра – это стратегия развития.

Еще в начале 1970-х мне попала информация об экономике Финляндии. Проштудировав ее, впервые, наверное, задался вопросом: в чем причина того, что некогда не самая лучшая провинция царской России, несмотря на два поражения в войнах, дала фору нашей экономике? Может быть, дело в национальных особенностях, в традициях народа? Но, сравнивая статистику, а затем побывав в ГДР, почувствовав атмосферу зависти восточных немцев к западным, понял, что дело не в этносе, а в разных экономических системах. Позднее это еще нагляднее подтвердилось при сравнении экономического развития южной и Северной Кореи.

Я задавал себе вопрос: почему мы так бездарно профукали тяжело добытые на тюменском севере миллиарды нефтедолларов? Почему у нас существует непонятный всему остальному миру показатель «освоено капитальных вложений», а число недостроя, незавершенки растет с каждым годом, несмотря на все постановления ЦК КПСС и Совмина СССР? Почему до революции мы экспортировали зерно, а сейчас тратим на его закупку десятки миллиардов долларов?

В 1980-е годы ЦК КПСС и общество «Знание» ввели новое идеологическое направление – контрпропаганду. С грифом «для служебного пользования» на места высылалась литература, раскрывающая недостатки капитализма, рыночной, стихийной экономики. Изучение этой литературы прояснило то, что уже давно будило сомнения: советская, плановая экономическая система оказалась, увы, бесперспективной… И чем дальше ее строили, тем оказывалось себе дороже.

Чего же не хватало в суперсистеме «плановая социалистическая экономика»? Что обрекло ее на проигрыш в мирном, как тогда писали, соревновании двух систем?

Если по-крупному, то отсутствие в ней «блока» под названием «конкуренция».

Предвижу контраргументы: у конкуренции тоже масса недостатков, в том числе уродливых; многие страны (если не большинство) имеют рыночную экономику и, вроде бы, конкуренцию, но весьма далеки от счастья.

Все это правда. Более того, эту правду мы уже испытали на себе, вступив с 1 января 1992 года в бурные, далеко не кристальной чистоты воды рыночной экономики. И, тем не менее, я не отказываюсь от приведенного выше вывода.

Напомню популярное высказывание У. Черчилля о том, что демократия – вещь дрянная, но лучшего человечество пока еще не придумало. При чем здесь демократия? При том, что и ее стержнем является конкуренция. Именно она делает демократию и рынок, при всех их издержках, несравненно лучше, жизнеспособнее, чем монополия в экономике, политике.

В последние года три мне повезло встретить двух своих закадычных друзей школьных и институтских лет. Жизнь развела нас по разным краям СССР на долгие пятьдесят лет. Первые годы изредка переписывались, а потом прервалась и эта ниточка. И вот теперь, уже в качестве пенсионеров, у нас появилась возможность пообщаться вдоволь, не торопясь.

По итогам этих встреч я сделал для себя одно открытие: чем чаще встречаешься с человеком, чем больше с ним говоришь о жизни, тем меньше хватает времени для общения, тем больше появляется тем, которые хочется обсудить. И наоборот: чем продолжительнее была пауза, тем меньше остается общих тем, одинаково интересных тебе и твоему собеседнику.

Этому, на первый взгляд, парадоксу имеется, как минимум, два объяснения.

Во-первых, при редких встречах оказывается мало общих знакомых, о которых остались воспоминания, о судьбе которых хотелось бы узнать и, что греха таить, посплетничать. Школьные, институтские друзья… и все.

Подобным же образом обнаруживается недостача, а то и отсутствие интересных событий, участниками которых мы оба были , которые бы сегодня можно было вместе (!) вспомнить, обсудить, «сверить часы». Не глобальных событий, мирового или союзного масштаба, а относительно небольших, в которых мы были не только зрителями, но и играли хотя бы эпизодические, но роли.

Без этого живого участия события, которые когда-то представлялись очень важными, «усохли» во времени, потеряли для тебя былую остроту, а то и вовсе забылись.

Об этом парадоксе я вспомнил, когда попытался определить перечень событий, которые лично для меня наиболее ярко характеризуют «внешнюю среду» эпохи «от Хрущева – до Черненко». За бурные тридцать с лишним лет таких оказалось не так уж много.

В хронологическом порядке, да и по эмоциональному восприятию, первым таким событием является знакомство с докладом Н. Хрущева на ХХ съезде КПСС, посвященным разоблачению культа личности Сталина.

Весной 1956 года я вместе с другими пятикурсниками работал над дипломным проектом. Нашему потоку (четырем группам) был выделен большой чертежный зал в металлургическом учебном корпусе УПИ, каждому – персональный кульман и время – с девяти до девяти.

Однажды всех комсомольцев (а «неохваченных» среди нас не было) пригласили в актовый зал, где при закрытых дверях был зачитан тот самый «закрытый» доклад Н. Хрущева. Произвел он на нас ошеломляющее впечатление. Как будто при движении автомобиля на полной скорости кто-то не притормаживая воткнул заднюю передачу.

Когда мы вернулись в свой рабочий зал, первые тридцать минут стояла мертвая тишина. Обмениваться мнениями на такую скользкую тему? От этого все были отучены всерьез и надолго.

Вдруг сзади кто-то произнес: «Хлопцы!»